Личный прием. Живые истории - [2]

Шрифт
Интервал

За один день, который тянулся порой до ночи, можно было заработать двадцать – тридцать рублей, это были хорошие деньги. Мало того, у всех мужиков были с собой прочные холщовые мешки с ручками, которые назывались «кантарками», их набивали тем, что разгружали, это так и называлось – закантариться. Это было в порядке вещей и считалось нормальным, типа библейский принцип «не заграждай рта волу молотящему», но многие шли дальше и во время разгрузки постоянно ныряли с полными кантарками под вагон и возвращались с пустыми. База охранялась по-настоящему: вахта, огромные раздвижные железные ворота, бетонный забор, затянутый колючей проволокой – все очень серьезно. Но в заборе везде были дыры, и мужики вытаскивали и тырили в леске десятки килограммов овощей, фруктов, арбузов, а иногда меняли на портвейн 777-й или 72-й в бутылках по 0,7, который называли «огнетушителями». Но пили только после работы. Вообще, воровство и бесхозяйственность в те годы были явлением обыденным, коррупция тоже была, но слова этого я тогда не знал.

…Среди мужиков, с которыми я разгружал вагоны, был парень, его звали Леня. Он заметно прихрамывал, но работал очень хорошо. Он отличался от всех. Думающий был. Во время работы не болтают: разговор сбивает, задача быстрее закончить, рассчитаться – и домой. Мы уходили с Леней вместе. Налегке, без кантарок, Леня из принципа не брал, я об этом даже не думал, да меня бы и домой не пустили с принесенным.

Вообще, понятия «украсть с завода, украсть с базы» не было. Человек бы обиделся, если бы ему сказали: «Ты украл с завода!» Он бы ответил: «Что значит украл?? Взял на заводе! Принес с завода! Как это – украл???» Вот здесь идеология вступала в противоречие со здравым смыслом: если это все наше, народное, то почему я не могу себе немножко взять?

И вот мы шли с ним, грязные, уставшие, не торопясь, по шпалам, слева у нас был Шувакиш, справа частный сектор, и мы разговаривали.

Говорил он со мной, подростком, уважительно и на равных. Может, поэтому я его слышал. Возле Лисьей горки мы уходили с насыпи, спускались на Танковую дорогу и шли до Кировоградской. Чуть дальше, в лесу, между Танковой дорогой и поселком стояла школа-интернат из белого кирпича, где Леня работал, и у него там была комнатка, где они жили с женой.

Леня приглашал зайти, жена его Таня обязательно меня кормила. Комната была завалена книгами и учебниками. Леня год назад закончил пединститут и поступил в юридический на вечерний. Он хотел стать судьей. Я спросил: «А зачем тебе судьей?» Он помолчал и ответил: «Я хочу стать честным судьей».

Мы говорили с ним о книгах и о жизни, он показывал мне марки, которые собирал много лет. У него была детская душа. Мы дружили.

Потом я свалил из дома и болтался по стране. Он искал меня через моих родителей. Потом он вступил в партию, а меня посадили, и пути наши совсем разошлись.

Он стал судьей. И начал делать карьеру.

В восемьдесят восьмом году в Свердловске начались митинги. И к Лене попало дело задержанных демонстрантов, с указанием горкома КПСС всех осудить.

Леня отказался. Его вызвали в горком, где собрались первые лица милиции, КГБ, горкома и горисполкома, и стали увещевать и давить. Леня молчал. И вот на него стал орать лично первый секретарь Свердловского горкома партии. Тогда Леня встал, вытащил партбилет, со стуком пришлепнул его к столу, все охренели, никто не ожидал такого. А Леня поехал в суд, написал заявление и пошел трудиться грузчиком на овощебазу.

Через год он стал народным депутатом Верховного совета СССР, где честно работал и инициировал введение суда присяжных и присутствие адвоката с момента задержания (!).

Через пятнадцать лет я тоже стал депутатом Государственной Думы в этом же округе.

И как улыбка судьбы: судья Леонид Сергеевич Кудрин положил партбилет на стол в том кабинете, который я занял через двадцать пять лет после этих событий, уже как глава Екатеринбурга.

12.01.2012

Приехал мужик.

Встревоженный и уставший. Мэр одного немаленького уральского города.

Сын у него наркоман. Не знает, что с ним делать. При этом из получасового разговора я точно понял, что больше всего он боится огласки и всего, что с этим связано.

Жизнь сына – это уже следующее. А то, что сын может кого-то ограбить и убить или продавать наркотики, – пугает тоже только в плане огласки.

17.01.2012

Ох, блин, чего только здесь не насмотришься! Пришла девчонка, тридцать с небольшим, красивая, темноволосая. Нос сломан, синяки не сошли и кровоизлияние в глаз. И все равно красивая. И мне кажется, что хорошая.

История очень женская и очень русская. Жила в Алапаевске, выучилась на швею, работала, ждала своего счастья. Вышла замуж по любви, родила сына. Муж стал выпивать. Потом его понесло, попыталась удержать, родила дочь, все бесполезно. Муж пил и умер. Осталась с двумя детьми, молодая, красивая, двадцать пять лет. Работы никакой не боится. Все сама. Но счастья-то хочется!

Познакомилась через интернет с Олегом. Замечательный парень! Переписывалась, родственные души. Через некоторое время он признался, что сидит в Тавде и сидеть ему еще три года… Расстроилась, поплакала, конечно, но что делать-то? Не бросать же теперь, да и жалко его…


Еще от автора Евгений Вадимович Ройзман
Икона и человек

Нежность памяти — редкое свойство в наших палестинах (в не наших нечастое тоже). Поэт Ройзман транслирует нежность посредством написания прозы. Тяжеловато сохранить это полудетское чувство, прожив (и проживая) данное вышеупомянутому. Живое — живому… Для нежных и живых собраны в порядок буквы этой книги. Поэтом, меценатом, градоначальником Евгением Ройзманом. О людях, о досках, о былом и о том, чему следует случиться, если нежность памяти нас не оставит.


Невыдуманные рассказы

Проза Ройзмана лежит в русле русского неореализма, который был начат Варламом Шаламовым. Это тот случай, когда жизнь описывается без всяких украшательств и завитушек, а такой, какая она есть. Честной, правдивой. Даже если она придумана или додумана.Подкупают внешняя безыскусность и доверительность — так разговаривают’ с приятелем, собутыльником, попутчиком. И вот эта доверительность вызывает огромное доверие.Михаил Веллер.


Рекомендуем почитать
С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.


Жук, что ел жуков

Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.