Личный демон. Книга 2 - [60]

— Ха… бо… рим.

— Что тебе, малышка? — улыбается господин и протягивает руку — потрепать ее по гриве, будто она собака. Она слегка прикусывает мякоть большого пальца — зубами огромными и острыми, точно ножи, способными оставить не только в мясе, но и в кости раны глубже огнестрельных. Прикусывает и держит осторожно, касаясь подушечки пальца шершавым языком.

— Щекотно! — смеется хозяин. Он больше не сердится. Она не будет его злить. Просто принесет то, что нужно господину — новорожденное дитя своей сестры, своей второй половины. Отродье того демона, что вздумал вести свою собственную игру с господином. С князем мира сего.

А за это он отдаст ей на растерзание кого-нибудь, на кого рассердится. Например, демона, сделавшего ребенка ее сестре.

В этот миг Кэт с воплем распахивает глаза, почти воочию ощущая, как расползается шов из грубых ниток, которым стянуты веки.

— Китти! — ревет она раненым зверем. — Китти! Ко мне, тварь!

Конечно, тварь рядом. Она всегда рядом, куда Саграда ни провались — в нижний ли замок с его отравной ложью, в безумные ли фантазии, где часть ее собственной души мечтает о соитии с владыкой ада… Ведь это не может быть правдой? Не может, ну скажи же, Китти!

Но демоница прячет взгляд, выворачивает свою морду из рук Кэт, во всей ее позе сквозит что-то жалкое, нашкодившее.

— Ты украдешь моего ребенка и отдашь сатане? Зачем ему моя дочь? Ты знаешь, что он с нею сделает?

Безответные вопросы мчатся, словно кони, вороные кони из самой преисподней, не знающие устали, бешеные. И все ближе, ближе страшный миг прозрения. Оттянуть бы его, остановиться на краю, сдержать силу, неподвластную голосу разума. Необоримую.

— Не ту сторону души спрашиваешь, — с непривычным смирением произносит знакомый голос. А вот и ты, милорд демон. — Спроси СЕБЯ: о чем я давеча просила сына зари?

— Я… я просила его беречь вас! — отвечает Пута дель Дьябло — кому? Милорду своему? Голосу в собственной, пустой от ужаса голове?

— А ты знаешь, от кого нас надо беречь в первую очередь? Может быть, друг от друга? — продолжает издеваться неизвестно кто, невидимый в подвальной тьме.

«Больше не собираешься его пытать, карать?» — «Абигаэль сделает это за меня…»

Последнее пророчество, последняя крупица цвета с гобелена, где вытканы все беды прошлого и будущего — и не жди отныне ни подсказок, ни отгадок. Их больше не будет, твоя дочь — обычное дитя, не обладающее высшим знанием, но обреченное покарать собственного отца. Если ее не остановит дьявол.

Воя громче, чем Китти, Саграда вцепляется зубами в запястье, пытаясь перегрызть себе вены.

Глава 12 Коррида начал

Жизнь в деревне — преддверие ада. Тишина и благодать такие, что хочется выть. Хочется оклеветать соседа, совратить его жену, убить его собаку, украсть его урожай, продать душу дьяволу — лишь бы развеять чертову тишину, разнести по клочку, по крупице, по камешку.

Скверно то, что душу нельзя продать, а значит, нельзя и выкупить. Душу можно только подарить, безвозмездно, безвозвратно. Или отравить — постепенно, малыми дозами, но смертельно, будто мышьяком или радиацией. Иногда Саграде кажется, что ее душа тихо умирает оттого, что рядом Люцифер. А иногда — что живет как никогда ярко, свободно и полно. Рабство делает подарки и рабу: он может прочувствовать краткие мгновения свободы, ощутить их, насладиться ими, как никто из свободных.

С того момента, как Денница взял ее себе, Катерина шага не сделала без его ведома, без его пригляда. Даже перемещение на небеса прямиком из недр преисподней оказалось всего-навсего сменой резиденции Священной Шлюхи. Даже райское искушение не ввело ее в сомнение, кому повиноваться, чьи желания выполнять. Ничем не примечательная земная женщина Катерина уверенно шла дорогой антихриста. А все потому, что была сострадательной, словно наклонение в английском языке. Страдательный залог, длительное время. It is important that you be standing beside when he burns in his hell.[123] Оказаться рядом с тем, кто горит в своем собственном аду, и почувствовать себя виновной в происходящем — то, что у Кати получалось лучше всего. Святая Катерина Мизерикордия. Ни помощи, ни утешения — просто еще одна пара глаз, наблюдающих за мучениями.

Саграда понимала, для чего нужны зрители падшему ангелу: гордыня давным-давно перестала быть пороком князя тьмы и стала его работой. Играя на своих страданиях, Люцифер сумел заполнить красками и смыслом пустоту, возникшую после падения с небес. А людям-то оно зачем — чтобы кто-то смотрел, как они мучаются?

За тем же самым.

Заполнить себя вновь, укротить прожорливую пустоту, вернуть краски на голый холст, возродиться из горстки серой золы — ради такого не жаль ни сил, ни времени… ни свободы. Прими службу мою, повелитель инферно. В руки твои предаю дух свой, и разум свой, и судьбу свою, и тело, раздутое и неподъемное, точно соленой водой накачанное. И вся я — всего лишь соль и вода, вода и соль. Если они нужны тебе — прими их и отплати за верность и веру мою. Credo tibi, credo in tibi.[124]

Служи она небесам с тем же рвением, глядишь, ее бы канонизировали. А может, еще канонизируют. Посмертно. Ватикан наверняка промолчит, что после кончины понтифика вскрылись удивительные факты его биографии. И анатомии.