Личные мемуары Е. П. Блаватской - [100]

Я сравнил тексты и убедился, что был прав, подозревая ошибку в цитате Е.П.Б., на которую указал ей и все исправил. Потом по ее просьбе, положил оба тома туда, где их взял. Я вновь занялся работой и когда через некоторое время посмотрел в том направлении, то обнаружил, что книги исчезли!

Услышав эту историю (абсолютно правдивую), скептики могут усомниться, в здравом ли я рассудке; надеюсь, это пойдет им на пользу. То же самое произошло и с другой книгой, но этот вклад остался и находится у нас до настоящего времени». [18, т. I, с. 208—210]

Мы работали над книгой уже несколько месяцев и подготовили 870 страниц рукописи, когда однажды вечером она спросила меня, соглашусь ли я с тем, что мы вынуждены (по указанию нашего Парамагуру) начать все сначала! Я хорошо помню свое шоковое состояние от того, что все эти недели тяжелого труда, психологических грез и головокружительных археологических загадок потрачены впустую, как я посчитал в своем неведении. Но мое почтение, любовь и благодарность к этому Учителю и всем Учителям за предоставленное мне право участвовать в их работе были безграничны, я согласился, и мы опять принялись за дело». [18, т. I, с.217]

Е.П.Б., как всем известно, была заядлой курильщицей. Она ежедневно выкуривала невероятное количество сигарет, скручивая их с величайшей ловкостью. Она проделывала это даже левой рукой, в то время как правой переписывала рукопись… В процессе работы над «Разоблаченной Изидой» она не выходила из дома по шесть месяцев. С раннего утра до позднего вечера она трудилась за письменным столом. Для нее было в порядке вещей заниматься работой семнадцать часов в сутки. Она отвлекалась, только выходя в столовую или ванную комнату, а затем вновь возвращалась к своему столу». [18, т. I, с.452]

В. К. Джадж, почти ежедневно посещавший «Ламасери», писал: «После того, как она с удобствами устроилась на 47-й Стрит, где с утра до вечера ее окружали разного рода посетители; продолжались таинственные события, необыкновенные видения и звуки. Я провел там много вечеров и при хорошем газовом освещении видел, как большие светящиеся шары парили над мебелью и перескакивали с места на место; прекраснейшие звуки колокольчиков, время от времени, раздавались в комнате. Эти звуки имитировали или пианино, или чье-то насвистывание. В то же время Е. П. Блаватская с самым беззаботным видом читала или писала «Разоблаченную Изиду». [18, т. I, с.147]

Один репортер из газеты «Нью-Йорк Таймс» в статье от 2 января 1885 года поделился своими воспоминаниями о том, как он в течение двух лет посещал салон м-м Блаватской: «При наличии подходящих слушателей она могла часами рассуждать обо всем «с самым авторитетным видом», поэтому неудивительно, что в ее скромных аппартаментах собирались самые странные и оригинальные люди Нью-Йорка. Не все соглашались с ней. Но некоторые преданно следовали ее учению. Многие из ее друзей и многие присоединившиеся к основанному ею Теософическому Обществу, отличались тем, что мало утверждали и ничего не отрицали. Все происходящие в ее комнатах чудеса были для большинства из них только лишь пищей для размышления. Когда раздавались мелодичные звуки колокольчика, исходившие от невидимого «услужливого эльфа» Поу-Дхи, то разные люди относились к этому феномену по-разному; неисправимые скептики добродушно посмеивались, а уверовавшие приходили в восхищение… Несмотря на чувствительность м-м Блаватской к насмешкам и клевете, она, между тем, проявляла истинный либерализм в отношении высказываемых мыслей, позволяя нам широко обсуждать ее убеждения, так же она относилась и к убеждениям других». [18, т. I, с.167]

М-р Джадж продолжал: «На столе, за которым она писала «Разоблаченную Изиду», стояло небольшое китайское бюро с маленькими выдвижными ящичками. В них хранились разные мелочи, но несколько ящичков всегда были пустые. Это было обычное бюро без всяких механических приспособлений, однако часто в одном из его пустых отделений пропадали различные предметы или наоборот, там обнаруживали то, чего никогда ранее не было в ее комнате. Я часто видел, как она опускала туда монеты, кольцо или какой-нибудь амулет, иногда и я сам клал туда же некоторые вещи, ящичек закрывали и почти сразу открывали — в нем уже ничего не было. Все исчезало… Бюро стояло на четырех ножках, на два дюйма возвышаясь над гладким столом, который был без изъянов. Несколько раз я видел, что она помещала в один из ящиков свое кольцо и уходила из комнаты. Я заглядывал в ящик, кольцо находилось на месте. Она возвращалась, и не приближаясь к бюро показывала мне это кольцо на своем пальце. Я опять заглядывал в ящик, но прежде чем она подошла к нему — кольца там уже не было…

Однажды вечером Мадам открыла один из ящиков своего китайского бюро и достала оттуда изящные бусы восточной работы. Она передала их одной присутствовавшей при этом даме[59]. На лице одного из джентльменов промелькнула тень сожаления от того, что не ему вручили эту вещь. Е.П.Б. подошла, дотронулась до одной бусинки ожерелья, и она тотчас отделилась и осталась у нее в руке. Затем она отдала ее тому огорченному человеку. Он с изумлением обнаружил, что это не просто бусинка, а булавка для галстука с золотой заколкой. Между тем, бусы остались абсолютно целыми и дама, рассматривая их, была поражена тем, что они не рассыпались после изъятия одной бусины». [18, т. I, с. 151—153]