Личность - [68]

Биография

(сборника стихотворений В. Потурецкого «Живу»)

Я не жил внутри земли, под горячей шапкой террикона,

в чаду нор не чернел от угля и голода.

Я ходил по поверхности, топча муравейники штолен,

Мой отец не знал вкуса цепей и пули.

Две пары рук мостили дорогу к белому воротничку,

чтобы я стал чем-то лучшим, чем эти внизу.

Над кротовьими норами шахт оставлял я сеть глаз,

и увиденное росло во мне, поднималось,

словно я оборвал все яблони рая,

чтоб познать причину добра и зла.

Я знал с самого начала, что буду учить других,

и в ожидании этого искал подлинных знаков,

готов верить каждому, кто скажет, кто я такой.

Я рос в бурные годы, видел знаки крови,

увлекаемый толпами, песнями и походами,

бился лбом о стену спокойствия, призывал братьев,

искал общий язык да-да, нет-нет,

пока не оказался там, где на Мадрид

шла фаланга убийц,

и меня не позвали на помощь, дав в руки винтовку,

винтовку слова.

Я уверовал в ход времен, я увидел весну человека,

зная, что, пока я существую,

я добровольный коммунар,

доброволец великой надежды,

и зная также, что недаром дали мне в руки винтовку,

что недаром зовусь человеком,

что я должен платить собою,

чтоб собою остаться.

Все стало так просто, даже молодость,

когда я, путеводной звездою ведомый,

шел, пока одинокий, до скрещенья дорог,

где шли товарищи, живые и мертвые.

Февраль 1943

Свадьба

(отрывок из романа Леслава Кжижаковского)

«Лех» рассматривает большую карту, красные кружочки у Волги, в районе Сталинграда, и пытается мысленно увидеть миллионы трупов, но не видит ничего, кроме условных знаков на карте. А сколько миллионов погибло в этих маленьких кружочках, обозначающих наступление и оборону! По приказу генералов и маршалов, поскольку именно им дано право распоряжаться судьбами миллионов людей, этой безликой массы, определяемой только цифрами и численностью. Как получается, что миллионы людей, индивидуумов подчиняются приказам, зная, что они могут означать для них гибель. Почему?

В такие минуты человек стремится продемонстрировать, что он является существом, отличным от других, некой самостоятельной частичкой мира.

— Нагромождение исторических событий и моя свадьба, понимаешь, — говорит он «Штерну». — Именно поэтому я прошу, мы оба просим тебя прийти. Мы вступаем в брак, как бы протестуя против обезличивания жизни и смерти. Я знаю, что ты поймешь меня…

Руки мужчин встречаются в дружеском пожатии. «Штерн» понимает «Леха», обещает прийти на свадьбу, только огорчен, что у него нет подходящего подарка…

— Завидую я тебе, — говорит «Штерн», — искренне завидую, что у тебя есть девушка, что вы хотите пожениться, одним словом, всему тому, что называется «личной жизнью». Может, и для меня наступят лучшие времена, а пока, сам знаешь, тяжело мне.

Входит девушка в гуральском кожушке, на ногах бурки, лицо разрумянилось, золотистые волосы выбиваются на виски. Она принесла постельное белье, раскладывает его на столе, белые простыни и наволочки закрывают карту, кровавые кружочки и линию фронта. Бросаются в глаза красиво вышитые монограммы.

— А мы женились без приданого, — смеется «Штерн», — Собирались купить, да денег все не было.

Впрочем, давайте продолжим лучше наш разговор. Хотя линия фронта и скрылась под простынями, но она существует, кровоточит, война может преподнести еще не один сюрприз, ясно одно, фашисты теперь никогда не смогут прийти в себя после Сталинграда.

— Прошу вас, не говорите о войне, — умоляет девушка. — Кстати, я хотела бы с вами кое о чем посоветоваться. В городе развесили объявления, что лица Hемецкого происхождения могут по желанию получить немецкие паспорта, а ведь я, то есть папа, ну, вы знаете, И не какое-нибудь удостоверение фольксдойча, а паспорт. Что делать? Разве это не стоит использовать?

— Для кого?

Девушка умолкает, он не должен так говорить, ведь речь идет, по существу, об обычной формальности, ведь он не может отрицать, что она по отцовской линии немецкого происхождения. Однако «Штерн», кажется, возмущен этим, словно он придает слишком большое значение неодушевленным предметам: паспорту, служебному бланку, то есть символам.

— У вас у самого украинский паспорт, — напоминает девушка. — Так как же?

— Это другое дело.

— Другое? А кто-то может не знать, какие причины побудили вас стать украинцем, и подумать, что вы преследовали совершенно земные цели. И почему ваши причины должны быть лучше моих?

— В конце концов это дело совести.

— «Любовь простит тебе все», а я люблю этого тина и готова пойти ради него на все. У меня есть эта пластинка. «Любовь простит тебе все…» в исполнении Ханки Ордон. Услышите на свадьбе.

— На свадьбе я не буду, а приду на венчание в костел.

— А не побоитесь?

— Постараюсь.

Когда молодые остаются одни, они бросаются друг другу в объятия. Все остальное не имеет теперь значения, они вдвоем, только вдвоем.

— Ради тебя и за тебя я отдала бы жизнь, все, — говорит девушка.

А что он может предложить ей взамен? Участие в страшной игре? Этого он не хочет, не хочет подвергать ее никакому риску, хотя бы потому, что она без конца повторяет, что боится за него, за его жизнь, что он мог бы «выйти из игры», что он свое сделал и теперь должен жить, как живут нормальные люди. Он обещал ей, что после свадьбы они поедут ненадолго в горы, но «Штерну» об этом пока не говорил, стыдился, боялся насмешек. Однако надо будет сказать, нельзя же самовольно бросить все, он им нужен, нужен здесь. Генералы, маршалы. А не играет ли «Штерн» той же роли по отношению к своей небольшой партийной армии?