Личность - [33]

Вечером того дня город шумел, кабаки были переполнены, усиленные полицейские патрули шарили по улицам, но народ гордо поднял голову, некоторые вели себя даже вызывающе. Дома у меня было целое светопреставление, отец громил забастовку, братья хватались за голову — что мы наделали, и только бабка искрение ликовала. Впрочем, отец вскоре встретился с Потурецким в книжном кооперативе, поговорил о забастовке, и «Штерн» убедил моего старика в том, что мы были правы, а отец — отчасти из любопытства, отчасти чтобы досадить своим товарищам из ППС — несколько полевел, а потом совсем перешел к нам. Братья — наоборот. Подались в Союз вооруженной борьбы, но не здесь, а в Варшаве. Отец никогда полностью не поддерживал нашей программы, а позже и программы ППР, главным образом пункта о «диктатуре пролетариата». Он считал, что в программе нашего «Союза» об этом слишком много, а в программе ППР — мало. Не избавился он и от своих антирусских предубеждений, которые разделяла с ним его мать, то есть моя бабка, но во всем остальном он был действительно с нами.

В результате забастовки к нам пришло немного новых товарищей, все равно это был большой успех. После беседы с отцом Потурецкий заходил к нам иногда вечерком поговорить и попить чаю, мама тогда выставляла на стол свою ореховую наливку и хлеб с мармеладом, отец угощал домашними сигаретами из самосада на меду, все садились к столу, и начинались мечты о будущем. Вслух. Тогда никто не стыдился мечтать, и эго было прекрасно. Потурецкий приносил самые последние известия, услышанные по радио, или газету, мы читали вместе, а потом он или отец по-своему объясняли нам сегодняшний мир, подтрунивая над противниками, часто обращаясь к воспоминаниям.

За все время существования «Союза» я входил в группу «Настека», но о том, что Потурецкий входил в руководство и что по его инициативе был основан «Союз», я узнал только после его смерти. (…)

Хроника

(из «Летописи Гурников»)

2.1.1941 — Заносы остановили движение. Для очистки снега из домов выгоняли евреев. Двоих убили. Из Освенцима пришло известие о смерти трех жителей города. Объявления о смерти отпечатать не позволили. Был арестован ксендз Бонифаций Зелинский. В результате нарушения коммуникаций цепы на продовольствие возросли вдвое.

3.2.1941 — На работы в Германию отправили 870 мужчин и женщин из окрестностей Гурников.

3.2.1941 — На строительстве полевого аэродрома царит террор. Вчера убили трех евреев. Из города направили на строительство восемь фирм.

6.3.1941 — За слушание английского радио арестовали семь учеников технического училища. Пятерых расстреляли на следующий день на аэродроме, двоих отправили в Краков, в гестапо.

25.3.1941 — Забастовка экономического характера в каменоломне и на заводе сельскохозяйственных машин. Репрессий не последовало.

13.4.1941 — Пасха. Несколько тысяч солдат моторизованной пехоты и несколько десятков танков прошли через Гурники на восток, в течение следующих пяти дней на восток прошло еще несколько колонн. Из Германии на строительство аэродрома прибыла группа строителей. Территорию огородили колючей проволокой, поставили сторожевые вышки.

21.4.1941 — Взяли всех безработных и нетрудоустроенных. Под стражей держат на аэродроме в армейских палатках. Всего на аэродроме и на строительстве подъездных путей работает 3850 человек.

26.4.1941 — Проливные дожди. Угроза наводнения. Отдан приказ подготовиться к затемнению города.

Стихи В. Потурецкого

(из сборника «Живу»)

* * *

Приди, пока мы не привыкнем,

приди, пока не перестанем думать о победе.

Изнуренные отчаяньем,

иссушенные голодом,

копая себе могилы

в трясине сомнения,

готовые на все,

готовые издохнуть,

готовые к собачьей жизни.

Спаси, пока кровь не заржавела,

спаси, пока нас не прокляли дети

и вдовы расстрелянных.

Возвращение из Кракова

Я возвращаюсь из нерушимости древних камней,

из голубиного шума, из болезненной красоты,

среди которой я жил, не зная зачем.

Как случилось, что жизнь продолжается,

что все мы не топимся в Вислах,

не вешаемся на веревках колоколен,

не разрываем сердец.

Я видел свадьбу, выходящую из костела,

смеющихся девушек, дворцы под солнцем,

лишь слегка обрызганные кровью флагов,

я слышал сладкий гомон кофеен,

и молитву при свечах у скульптуры Пречистой девы,

и граммофоны, поющие вечерами,

и громкоговоритель, сообщающий о подводных лодках.

Я читал список фамилий на белом плакате,

но был одинок среди ста убитых.

Рядом люди читали новые цены

и афишу, извещавшую о кино для поляков.

В толпе ядовитые цветы мундиров:

коричневые — черные — зеленые — стальные,

синие — серые — зеленые — черные,

голубые трамваи, белое платье невесты,

красные флаги с пауком в середине круга —

букет современности.

Сколько таких, как эти, с которыми

из невидимых атомов собираю я бурю.

Разве нас свела с ума реальность

и мы бежим в сон, чтобы быть собою?

Все это не должно стать бытием,

должно разрушиться, истребиться от гнева.

Даже стена, даже воздух, даже время.

Май 1941

Счет

(на обороте стихотворения, написанный, как и предыдущие, от руки)

зарплата  250

               316 за кольцо

               566 зл.

50 на заключенных

85 бумага

10 взносы В.