Личное дело. Рассказы - [125]

Правда, позавидуешь. Предельной жестокости – отведанной на вкус первобытной страсти – безжалостной честности нанесенного удара – прямоте вызова и однозначности ответа. А вот в море ничего этого не было, оно будто делало вид, что с миром все в порядке».

Она перебила его, слегка взволнованно.

«О да. Прямота – честность – страсть – три столпа твоей веры. Мне ли не знать!»

«Подумать только! Разве мы не одной веры? – с тревогой спросил он и, не рассчитывая на ответ, тут же продолжил: – Вот что чувствовал Капитан. Ночь расстелилась над морем и, скрыв то, что походило на лицемерие старого друга, принесла облегчение. Ночь делает слепым по правде – бывает, свет дня возненавидишь, как саму ложь. Ночью легче. Ночью Капитан мог наконец-то отпустить свои мысли – я не скажу тебе, куда именно. Куда-то, где нет другого выбора, кроме истины и смерти. А туман, хоть и ослеплял, но облегчения не приносил. Туман обманчив, его тусклое свечение невыносимо. Он внушает тебе, что там точно что-то есть.

В один мерзкий хмурый день корабль шел под парами вдоль опасного скалистого берега, черного, резко очерченного, будто нарисованного тушью по серой бумаге. В этот момент старший помощник обратился к Капитану. Ему показалось, будто он увидел что-то за бортом, со стороны, противоположной берегу. Что-то вроде обломка корабля.

– Но здесь вроде не должно быть обломков, сэр, – заметил он.

– Да, – ответил Капитан, – последние уничтоженные подлодками корабли затонули значительно западнее. Но кто знает. Могли быть и другие, о которых не сообщали и которых никто не видел. Раз – и пошел ко дну вместе со всей командой.

Так все и началось. Корабль изменил курс, чтобы подойти поближе и рассмотреть объект, насколько это возможно. Поближе, но не вплотную, потому что соприкасаться с неопознанными дрейфующими объектами не рекомендуется. Поближе, но не останавливаясь, даже не сбавляя скорость, поскольку стоять на месте пусть даже одну минуту в те времена было крайне неосмотрительно. Сразу оговорюсь, что объект сам по себе не представлял опасности. Незачем его описывать. Он мог быть не более примечателен, чем, скажем, какая-нибудь бочка. Но это был сигнал.

Длинная носовая волна подтянула объект чуть ближе, словно давая возможность рассмотреть его повнимательнее, после чего корабль, вернувшись на курс, безразлично повернулся к нему кормой, в то время как на палубе двадцать пар глаз пристально смотрели во все стороны, пытаясь хоть что-то разглядеть.

Капитан и старший помощник со знанием дела обсудили увиденное. Для них объект свидетельствовал не столько о предприимчивости некой нейтральной стороны, сколько о ее активной деятельности. Деятельность эта нередко состояла в снабжении подводных лодок, находившихся в море. Таково было общее мнение в отсутствие прямых доказательств. Но сама сложившаяся в начале войны ситуация указывала на это. Объект, который они обнаружили, осмотрели и оставили с кажущимся безразличием, не оставлял сомнений в том, что неподалеку происходит нечто подобное.

Сам по себе объект был более чем подозрительный. Но то, что его бросили на виду, вызывало еще большие подозрения. Был ли здесь какой-то сложный и коварный умысел? Однако пускаться в долгие измышления на этот счет было без толку.

Наконец офицеры сошлись на том, что, скорее всего, имела место внештатная ситуация, вероятно, осложненная непредвиденными обстоятельствами. К примеру, необходимостью немедленно скрыться, что-нибудь в этом духе.

Они обменивались короткими вескими фразами, которые прерывали долгое напряженное молчание. И все это время они неустанно осматривали горизонт с доведенной до автоматизма бдительностью. Младший из собеседников мрачно подытожил:

– Что ж, это улика. Вот что это такое. Доказательство того, в чем мы и так не сомневались. Причем неопровержимое.

– И много же нам от него пользы, – возразил Капитан. – Союзники далеко, подлодка черт ее знает где с торпедами наизготове, а благородные нейтралы утекают на восток, с враньем наизготове!

Тон Капитана заставил старпома ухмыльнуться. Понятно было, что нейтралам даже не придется особо врать. Это такие типы, что если не схватить их с поличным, чувствуют себя довольно уверенно. Еще и погогочут, с них станется. Этот наверняка посмеивался. Очень может быть, он не первый раз в деле и плевать хотел на оставленные улики. Тут как: чем больше играешь, тем смелее ставки и больше выигрыш.

И он снова слегка ухмыльнулся. Но его капитан не терпел коварства и равнодушия жестоких соучастников убийства, которые оскверняли сам источник человеческих чувств и благородных побуждений; искажали представления, на которых зиждутся понятия о жизни и смерти. Он страдал…»

Голос с тахты прервал рассказчика.

«Как мне это знакомо!»

Он слегка подался вперед.

«Да. Мне тоже. В любви и на войне все должно быть предельно ясно. Ясно как день, ведь и то и другое – служение идеалу, который так легко, так ужасно легко предать ради Победы. – Он помолчал и продолжил: – Я не уверен, что Капитан так углублялся в собственные чувства. Однако они мучали его – разочарование наводило на него тоску. Иногда он даже чувствовал себя дураком. Человек многогранен. Но времени для раздумий у Капитана не было: с юго-запада к его кораблю приближалась стена тумана. Огромные клубы пара летели по верху и обвивали трубу и мачты, которые словно начали таять. А затем и вовсе исчезли.