Личное дело игрока Рубашова - [8]

Но игра продолжалась. Потом Николай Дмитриевич вспоминал свое разочарование по поводу пропущенного стрита, а также проигранный им, несмотря на триаду в тузах, банк. Все было до странности реальным — лицо гостя, его похрюкивания, шелест ассигнаций, знакомое легкое возбуждение, возвращавшееся вновь и вновь при каждой сдаче. Сколько же денег было на столе? Только потом он сообразил, что не менее двухсот тысяч рублей, сумма, которую он даже и не видел с тех пор, как получил отцовское наследство. Но он даже и не думал о деньгах иначе, как о некоем поддерживающем огонь игры топливе, как о кирпичиках, из которых строится ускользающе-воздушный замок азарта.

И наступил финал. После долгой серии равных игр они сидели друг напротив друга, доторговавшись до того, что чуть не все деньги оказались на кону. Николай Дмитриевич давно уже перестал считать сдачи, прошла, казалось, уже целая ночь, но он не чувствовал ни малейшей усталости.

На этот раз сдавал гость. Ничего обещающего Коле не пришло — разрозненные масти, полный разнобой. Он поменял три карты, оставив валета червей и даму пик. У гостя карты были, похоже, еще того хуже — он поменял все пять. Коля взял из колоды три карты, положил их под низ и, чуть перегнув, развернул так, что только уголки видны были, этаким скупым веером. Ему пришлось сделать над собою немалое усилие, чтобы скрыть захлестнувшую его триумфальную радость: ему пришел фулл-хэнд, три дамы и два валета.

Ракеты, петарды и шутихи взрывались теперь без перерыва, на улице было светло, как днем. Шум толпы на Невском еще, казалось, усилился, под окнами слышны были пьяные голоса, прерываемые криками «ура». Николай Дмитриевич ничего этого не замечал. Он сверлил взглядом своего гостя, а тот, в свою очередь, сверлил взглядом свои карты, вытирая тыльной стороной ладони капли пота со лба. Николай вновь почувствовал исходивший от него кисловатый запах, он щекотал ему ноздри, как перышко, вызывая желание чихнуть. Он постарался устроить на физиономии мину неуверенности, но едва-едва заметную, так, чтобы гость не заметил, что мина эта наигранна, и положил половину оставшихся денег на кон, почти уверенный, что его партнер спасует.

Гость ошарашенно поглядел на него и почесал шею. Его совершенно очевидно одолевали сомнения. «Странно, — проворчал он про себя, — очень и очень необычно». Потом пожал плечами, с кривой улыбкой принял ставку — и повысил.

И это был конец. У Коли уже не было возможности спасовать. Да и зачем — выигрыш был его, весь этот огромный банк сейчас перейдет в его карман. Подумать только: чуть ли не самый высокий фулл-хэнд! Осталось только положить в банк оставшиеся деньги и открыть партнера. Гость подавил зевоту, снова достал свои часы-луковицу, потряс и глянул на циферблат. Это совершенно невероятно — чтобы он, поменяв все, что у него было на руке, получил какую-то заслуживающую внимания комбинацию! Что там может быть? Фулл-хэнд в королях и тузах? Каре? Флеш? Такое случается один раз на десять тысяч.

И он положил на кон последние деньги. За окном вдруг наступила тишина, смолкли фейерверки, стих шум многотысячных толп.

— То есть вы открываете меня? — спросил гость. — Я вас предупреждал, Йозеф-Николай Дмитриевич.

И, слегка пожав плечами, ничем не выражая радости победы, он выложил на стол карты — королевское каре.

— Вы проиграли, — сухо сказал он.

И в эту самую секунду над внезапно притихшим, будто околдованным великим городом поплыл первый трагический раскат большого колокола Спаса на Сенной. Наступило новое столетие.

Пиротехнические чудеса закончились, толпы начали расходиться по домам. За окном мягкими тонкими хлопьями падал снег. Где-то громко тикали настенные швейцарские часы мадам Орловой. Время словно опомнилось и вернулось к нормальному течению: пять минут первого часа двадцатого века. Николай покачался на стуле — стул заскрипел. Он ничего особенного не ощущал — обычный проигрыш, ничем не отличающийся от долгого ряда других; разве что денег он не проигрывал — деньги с самого начала принадлежали гостю. Небо казалось еще темнее, чем раньше, только где-то в недостижимой высоте его, наверное в прогале между тучами, угадывались две-три звезды.

Гость прокашлялся.

— Я очень сожалею, Коля… Так же нежданно для меня, как и для вас. Неслыханная удача! Каре в королях! Я просто не поверил своим глазам.

Николай посмотрел на стоявший на полу потертый портфель телячьей кожи. И даже и не смешно, подумал он, только нереально… словно давно читанный и порядком уже и позабытый рассказ…

— Новый век, — сказал гость, — а смотрите, какая вдруг тишь. Что же я сижу-то у вас, мне пора бы и в путь — уже опаздываю.

Николай Дмитриевич кивнул. Он не знал, что сказать — поблагодарить за визит? Пожелать счастливого пути? Что предписывает этикет в подобных случаях?

Вместо этого он спросил:

— И что теперь будет?

— Встреча на Морской. А потом подамся на юг. Некий архиепископ в Херсоне настаивает на свидании, а потом генерал в Минске. Этому нет конца, поверьте мне, сударь, иной раз и желал бы, но нет… Только и надеяться, что взрыв какой-нибудь… или эпидемия… тогда можно и отдохнуть.