Личная терапия - [38]

Мне немного стыдно, что я изрекаю такие банальности. Однако я уже убедился, что хуже всего воспринимаются как раз самые тривиальные вещи. Наверное, они «замыливаются» от частого употребления – выцветают, стираются, становятся схоластическими. Их требуется очистить, чтобы первоначальный смысл вновь засиял.

К тому же, мне сильно мешает то, что Марита Сергеевна сегодня так выразительно прорисована. Она сидит прямо, немного прогнувшись, и от этого грудь заметно выдается вперед. Твердые и, вероятно, горячие сосочки ее натягивают тонкую ткань. У меня внутри – дрожь. Сердце не бьется, а как будто вибрирует, стиснутое волнением.

Впрочем, слушает Марита Сергеевна очень внимательно.

– Так вы полагаете, что все будет в порядке? – спрашивает она.

Я заверяю ее, что именно так и будет. Ведь ничего уникального в Гелиной ситуации нет. Несчастную любовь в юности переживает практически каждый и, не знаю уж к счастью или к несчастью, но эти переживания не смертельны. Единственное – не допускать зацикливания на отрицании. А для этого – терпеливо, не ожидая быстрых успехов, налаживать внутрисемейные отношения. День за днем, шаг за шагом, не позволяя негативным эмоциям выплескиваться наружу. Доверие не возникает сразу – одним-единственным усилием воли. Доверие создается медленно, за счет ежедневной кропотливой работы. Трудности здесь будут не только у Гели. Трудности здесь, прежде всего, будут у вас. Вам самой нужно этому научиться.

– Я поняла, – говорит Марита Сергеевна.

И по тому, как она кивает, по лицу ее, скованному напряженным вниманием, по острому блеску глаз становится ясно, что она действительно поняла.

Хотя бы здесь я могу быть спокоен.

Затем Марита Сергеевна вручает мне конверт с деньгами. Это – мой гонорар за истекший месяц. Я хочу объяснить ей, что, возможно, особой заслуги тут у меня нет. Геля, скорее всего, выкарабкалась бы из кризиса и без моей помощи. В психотерапии вообще никогда нельзя быть ни в чем уверенным. Это не математика, где полученный результат можно проверить самыми различными способами. У нас, к сожалению, подобная объективизация не достижима. Мне поэтому всегда неловко брать за работу деньги.

Однако ничего такого я объяснить, к счастью, не успеваю. Марита Сергеевна неожиданно спрашивает – не найдется ли у меня еще пары минут. У нее есть вопрос, который она хотела бы обсудить. Если, конечно, вы действительно никуда не торопитесь.

При этом она порывисто подается вперед, так что наши лица сближаются, смотрит прямо в глаза – я вижу прозрачную влагу, где отражаются голубые просветы окон, твердыми пальцами касается моей ладони и так вздыхает, как будто у нее в легких давно не было воздуха.

– Слушаю вас, – говорю я деревянным голосом.

Марита Сергеевна еще несколько секунд пребывает в этой опасной близости, а потом снова откидывается назад и кладет руки на подлокотники.

Суть ее вопроса сводится к следующему. В последние месяцы она постоянно испытывает какое-то изматывающее чувство усталости. Никогда раньше у нее этого не было. То есть, было, конечно, но все же не до такой степени. Она всегда умела преодолевать минутную слабость, и у нее, можно не преувеличивая сказать, хватало энергии всегда и на все. А теперь она буквально заставляет себя вставать по утрам: еще, наверное, с полчаса не может потом собраться с мыслями. Предстоящий день повергает ее просто в какой-то ужас. Сколько проблем, сколько трудностей, и все их нужно каким-то образом урегулировать. Страшно даже об этом помыслить. То, что раньше радовало ее – новые контракты, переговоры с партнерами – теперь пугает и приводит в смятение. Иногда она просто вынуждена запираться у себя в кабинете и минут двадцать-тридцать сидит, бессмысленно уставясь в пространство. Ей ничего не хочется делать. Вечером же, когда она возвращается с работы домой, у нее нет сил на самые элементарные вещи. Ну, там – постирать, погладить, приготовить что-нибудь из еды. Она в жутком изнеможении валится на тахту, и способна лишь тупо смотреть оттуда в экран телевизора. Вот такова ситуация. Не могу ли я здесь что-нибудь посоветовать?

Марита Сергеевна смотрит на меня с надеждой. Чтобы выдержать паузу, я допиваю кофе и, достав сигареты, тоже закуриваю. Что я могу ей сказать? Некоторые врачи уже называют синдром хронической усталости «болезнью цивилизации». Марита Сергеевна довольно правильно описала его симптомы. Это действительно – быстрая утомляемость, ухудшение памяти, рассеивание внимания, отвратительное настроение, раздражительность. Как правило, человек просыпается уже смертельно усталым: открывает глаза и понимает, что не в силах подняться. Причем усталость, которая наблюдается при этой болезни, в корне отличается от ежедневного «естественного» физического или умственного утомления. Обычное утомление проходит после отдыха или смены вида деятельности, а при синдроме усталость не только не исчезает, но – накапливается все больше и больше. Упадок сил сопровождается иногда субфебрильной, то есть слегка повышенной температурой, иногда – головными болями, а иногда – даже увеличением лимфоузлов. Причем, причины здесь, как и в случае с депрессией, непонятны. Часть исследователей полагает, что СХУ имеет вирусную природу. Другие считают его источником нарушение в организме обмена фосфолипидов. А некоторые, учитывая современное воздействие стрессов, окружающих человека, настаивают на его чисто психологическом происхождении. Интересно, что Марита Сергеевна находится тут в «группе риска». Считается, что женщины болеют «синдромом хронической усталости» почти в два раза чаще мужчин. Создан даже психологический портрет потенциальной жертвы: энергичная женщина в возрасте, примерно, от тридцати до сорока пяти лет, с повышенной восприимчивостью и остро выраженным чувством долга, в повседневной работе ориентированная на труд и собственную карьеру. Совпадение с Маритой Сергеевной один к одному. И прогноз для нее, к сожалению, тоже не слишком благоприятен. Излечение от «синдрома усталости» занимает, как правило месяцы, иногда – целые годы. Процедура мучительная. Причем, без всякой гарантии на успех. А так – депрессия, невозможность жить, постоянные, навязчивые мысли о самоубийстве.