Либидо – это просто - [21]

Как обычный человек защищается от переизбытка либидо? Он не позволяет ему разрушать себя. Он мучает другого, направляя на него свое депрессивное либидо. Превращает депрессию в агрессию. Меланхолики не в состоянии этого сделать. Агрессия у них не достигает необходимой величины, чтобы предотвратить суицид.

Самоубийство меланхоликов вызвано буйством обиженного, преданного либидо, все ожесточение которого «попадает в собственное Я». Бывший объект любви, напомним, уже утрачен и в силу этого не способен впитать в себя энергию либидо. Она, эта энергия, подобно бумерангу возвращается обратно к своему истоку, к субъекту, к Я. И в ходе такого перемещения она сбрасывает маску, являя тревогу, отчаяние, агрессию (аутоагрессию). Теперь не на кого излить любовь, а, значит, и упреки, отчаяние, злобу. Некуда все это «пристроить». Только на самого себя. Никто помочь не может. И «любовь» начинает разрушать самого меланхолика. Таков механизм суицида.

Психоанализ постулирует тесную связь сексуального влечения и жестокости. Фрейд выводит это как аксиому: уже самая ранняя детская сексуальность включает в себя жестокость. Ребенок, получая удовольствие от сосания материнской груди, кусает ее. Наблюдается «влечение к овладеванию путем причинения боли другим». Жестокость, по мнению Фрейда, «властвует в… прегенитальной фазе сексуальной жизни». Жестокость и либидо идут рука об руку. Поэтому у взрослого человека в любви всегда есть ненависть. Этот парадокс повергает в недоумение писателей и философов. Когда человек любит, он может проявлять жестокость. Как же так?! А все дело в рецепторах ротовой области и ануса. Ведь как просто!

Но это только полбеды. К сочетанию любви и жестокости все уже привыкли.

В конце концов, в процессе «нормальной» любви, жестокость уходит к партнеру. Тот страдает, но терпит. А если объект любви потерян? Человек остается один, он вынужден всю энергию либидо целиком принимать на себя. И в этот момент с либидо что-то такое делается… В нем усиливается компонент жестокости. Оно словно мстит за то, что пришлось вернуться. Чувство ожесточения и разрушения атакуют Я субъекта. Это приводит к самообвинению и, как крайний случай, самоубийству.

Психиатрическая практика предоставляет примеры, в которых мы не можем увидеть внешней мотивации поступков. Человек жил, работал, общался с друзьями, близкими, решал бытовые проблемы и вдруг он, нежданно-негаданно совершает, скажем, самоубийство. «Он вышел утром такой веселый, а вечером покончил с собой» – таков рефрен газетных хроник на эту тему. Ретроспективно анализируя воспоминания о самоубийце, можно говорить, что в его поведении были какие-то «зацепки», «странности», но у кого из «нормальных» людей их нет? Всегда найдутся периоды грусти, раздражительности, «размышления о бытии», бессонница и т. д. Патологическая трансформация психики часто происходит подспудно. Неправильные поступки, которых по большому счету никто не ждал, являются следствием процессов в тонкой, хрупкой, почти эфемерной зоне человеческой психики. И здесь ни внешние воздействия, в том числе воспитательного характера, ни внутренняя мобилизация не помогают. Импульсы психической энергии заставляют человека совершать неадекватные действия. Таков проклятый круг: любовь превращается в ненависть, она атакует самого человека, породившего либидо.

Существуют различные точки зрения на генезис суицидального поведения и его разновидности. Однако пертурбации с либидо видны в каждом из них. Группы суицидальных мотивов, которые приходилось наблюдать в клинической практике, выглядят следующим образом.

«Реактивный» суицид. Он возникает как ответное действие на унижение и оскорбление со стороны окружающих людей. Анализ сообщений о завершенных суицидах подобного рода говорит о том, что болезненные процессы в психике, как правило, не столь очевидны, не сопровождаются яркими симптомами, остаются скрытыми. Суицидальные поступки часто оказываются для окружавших людей неожиданными и «странными».

Тринадцатилетний Ф. прыгнул с крыши семнадцатиэтажного дома. Он был, со слов его друзей, "нормальным, веселым" парнем. Мог, как и большинство его сверстников, "и пошутить, и подраться". По отзывам педагогов, мальчик не давал им никаких поводов для беспокойства. Его поведение было достаточно ровным, во всяком случае, не выходило за рамки обычного поведения его сверстников. Таким он оставался до самого дня своей смерти. И только по прошествие этого рокового дня близкие Ф. стали припоминать некоторые детали его поведения. Оказывается, в последние дни ему часто звонили по телефону. Однако Ф. ничего не говорил родителям, не посвящал их в свои проблемы. Правда, за три дня до случившегося он разъединил провод в телефонной розетке, сказав при этом маме, что телефон просто сломался. Помимо этого, примерно за две недели до самоубийства Ф. прогулял несколько уроков в школе. Указанные эпизоды не привлекли к себе должного внимания. И только впоследствии выяснилось, что Ф. подвергался притеснению со стороны группы подростков. Жестокие сверстники выбрали его в качестве объекта травли, постоянно вымогали у него деньги, оскорбляли, иногда избивали. В этом была причина прогулов: Ф. боялся в очередной раз встретиться с ними на пути в школу.