Либеральный фашизм - [199]
Конечно, единство, о котором ведет речь Обама, отличается избирательностью и приверженностью узкопартийным интересам. В своей кампании Обама недвусмысленно отказался от понятий единства и двухпартийности, которые предполагают компромисс либеральных взглядов. Напротив, его идея двухпартийности привлекла номинальных республиканцев и консерваторов в ряды его сторонников исключительно благодаря силе его личности и страстному характеру его движения. Консерваторы и республиканцы, поддерживавшие Обаму, почти никогда не обосновывали свою приверженность с консервативной точки зрения. Скорее, они приветствовали его «темперамент» и «преобразующий» характер его кандидатуры. Некоторые консерваторы унижали себя, утверждая, что Обама выступает против абортов по той причине, что желает заручиться поддержкой защитников жизни.
По словам самого Обамы (а также огромного количества его сторонников в ведущих периодических изданиях), его концепция двухпартийного единства во многом обязана Аврааму Линкольну. Как и Вудро Вильсон, Обама восторгается методами Линкольна (хотя в отличие от Вильсона Обаму также восхищают цели Линкольна, касающиеся освобождения рабов). Как утверждает Чарльз Кеслер в обозрении Claremont Review of Books, тщательное и преднамеренное самоотождествление Обамы с Линкольном обнаруживает партийные амбиции высокого порядка, скрывающиеся за высокопарными заявлениями о двухпартийности или постпартийности: Обама говорит так, словно Линкольн пытался преодолеть разобщенность страны, призывая к единству, к сотрудничеству в духе национального возрождения. На самом деле Линкольн считал, что Союз «весь станет или тем, или другим». Варианта было два: свобода или рабство. Путь Линкольна к единству лежал через разделение, принуждение страны сделать свой выбор. Позиция Обамы отличается сходством, несмотря на его успокаивающие высказывания: наша разобщенность будет исцелена сразу же, как только страна окажется в руках нового либерального, демократического большинства.
То же самое отличает попытки сделать Обаму новым Франклином Делано Рузвельтом. Как уже говорилось в других частях книги, либералы постоянно вспоминают 1930-е и 1960-е годы как время единства и национальной сплоченности. Хотя это совершенно неверно. На самом деле многих из этих людей привлекает исключительно власть. Вильсон ненавидел цели Линкольна, но любил его власть. Прогрессивисты 1920-х годов желали восстановить власть, которую они имели во время войны. Их желание исполнилось в 1930-е годы, и с тех пор они стремятся определить национальное единство как возможность добиваться своих целей без серьезного сопротивления.
Одержимость либералов идеей единства глубоко иронична, учитывая рефлекторную враждебность представителей левых сил по отношению к патриотическим лозунгам, особенно если те раздаются справа. Но что такое призывы к национальному единству как не призывы к патриотизму? Левых явно раздражают обращения-к патриотизму, которые увеличивают сопротивление общественности либеральной политике или либеральной унификации в целом. Когда американцы упорно цепляются за свои устаревшие понятия патриотизма, это проблема, но когда либералы рассматривают патриотизм как средство для усиления позиций либерализма, он оказывается весьма востребованным. Правда заключается в том, что патриотические призывы «прогрессивной эры» всегда оказываются под рукой, когда это удобно, примером чего может служить заявление Джо Байдена о том, что уплата налогов является проявлением патриотизма. Или осуждение Нэнси Пелози республиканцев из Палаты представителей как «совершенно непатриотичных» потому, что они не пожелали одобрить план финансовой помощи. Будет интересно посмотреть, удастся ли президенту Обаме еще плотнее увязать либеральную программу со словом «патриотизм». Антиамериканизм левых и космополитизм либералов значительно осложняли такие попытки в прошлом, но, возможно, Обама сможет добиться успеха. Более того, во время своей предвыборной кампании он говорил в гораздо более патриотическом ключе, чем любой другой кандидат от Демократической партии со времен Джона Ф. Кеннеди, обещая сделать Америку «великой» и добиться национального восстановления, о котором прогрессивисты мечтают с тех самых пор, как Герберт Кроули написал «Обетование американской жизни».
Заявление о согласии, произнесенное Обамой на съезде Демократической партии, вполне соответствовало воззрениям Кроули. Из поколения в поколение политики обеих партий говорили об «американской мечте». Это словосочетание, несмотря на отсутствие четкого определения, обычно соответствует некоторому представлению о поисках личного счастья. Иметь собственный дом, заботиться о своей семье, добиться успеха в своих начинаниях — для большей части людей американская мечта сводится именно к этому. Что бы ни значила «американская мечта» для большинства американцев, это понятие не является коллективным (хотя, по имеющимся данным, это словосочетание придумал прогрессивный историк Джеймс Траслоу Адамс, который рассматривал его в качестве более общего идеала). Для большинства из нас не существует единой «американской мечты», потому что моя мечта отличается от вашей. Действительно, как и все американские права, стремление к счастью — частное, а не коллективное право. Это важный момент как с прагматической, так и с философской точки зрения. В соответствии с нашей светской верой, каждый из нас наделен Творцом собственными неотъемлемыми правами, которые не являются случайными и не зависят от кого-либо еще. Руссо и Дьюи считали, что права не имеют смысла в отрыве от группы или племени. Но, в принципе, счастье обычно бывает личным, а не общим. Мечта одного человека о спокойной жизни в пригороде будет кошмаром для другого. По вопросам культуры борцы за права гомосексуалистов, феминистки и другие признают этот момент, но только тогда, когда они противостоят консерваторам. Когда песню о соответствии коллективу и общем счастье поет один из них, их взгляд становится гипнотическим, особенно если ценности коллективизма обсуждаются применительно к экономике.
