Либерализм: взгляд из литературы - [34]

Наталья Иванова: Идеологическая линия как раз существует…

Абрам Рейтблат: Идеологическую не в политическом, а в более общем культурном плане. Я имею в виду скорее литературную идеологию. Для меня Солженицын и Линор Горалик – это даже не Марс и Венера, а две разные галактики. Адресат у Горалик принципиально иной, чем у Солженицына. Если они оказываются под одной обложкой, это значит, что у журнала нет определенной эстетической и мировоззренческой программы.

Борис Дубин:

«Перед критикой стоит серьезнейшая задача: возвращать доверие – к себе, к профессии, к слову» .

Мне тоже кажется, что журналы, причем разные, сейчас фактически не являются журналами в том смысле, какой придавался им в XIX веке. Это, скорее, некий набор сценических площадок, которые время от времени предоставляются разным режиссерам и даже разным актерам, а то и разным театральным труппам. В этом я вижу влияние массмедиа, которые работают именно так. Ни один канал неможет монополизировать какую-то одну аудиторию. Он всегда сообразуется с разными слоями общества и в этом смысле представляет разных актеров на одной сцене.

Я вообще думаю, что за переменами, которые произошли, разворачивались и продолжают происходить, стоят очень масштабные социальные и экономические процессы. Представьте, что в вашем городе жил миллион человек, а через три года, причем мирных года, без войны, осталось 40 тысяч… Примерно то же самое произошло за несколько лет с толстыми журналами – их тиражи в среднем упали в 25 раз. Это коренное изменение. Не просто меньше людей – это другие люди, они живут в другой стране (в других рамках) и в другом социальном состоянии. И происходящие процессы – обвально-оползневого типа. Люди пытаются не рухнуть вместе с оползнем, ухватиться за что-то, быстро обжить клочок земли под собой и вокруг, чтобы потом опять поползти вниз, снова зацепиться, обжить…

Что мы имеем в качестве литературных сообществ сегодня? Многие литературные сообщества складываются как сообщества фэнов, самый известный пример – толкинисты. Это не те читатели, которые были у «Нового мира» и «Октября» в 1960-х годах или у того же «Нового мира», «Знамени», «Дружбы народов» на рубеже 1980–1990-х. Это совсем другой тип социальной организации, другой тип сообщества, который появился и кристаллизуется вокруг журналов.

Мы наблюдаем процесс создания и распространения моды – модные авторы, модные книги. Как работает журнал «Афиша»? Он убеждает: модная книга – это важная вещь. Спросите: что читают (смотрят, носят и т. д.) в этом месяце, в этом сезоне? – и любой человек от 18 до 35 лет в городе Москве, если вы его встретите рядом с РГГУ, МГУ или с любым другим вузом, назовет вам десяток имен, даже не задумываясь. Да вы и сами их знаете: Мураками, Павич, Кундера, Пелевин, Сорокин и т. д. Вся остальная страна может что-то читать, может что-то выписывать, но не это составляет ее жизнь (не зря ведь тиражи сократились в 25 раз). И надо себе отдавать отчет в том, что произошло. Перед критикой стоит серьезнейшая задача: возвращать доверие – к себе, к профессии, к слову.

Теперь о массмедиа, о том, есть ли сейчас у литературного критика власть, у кого именно она есть и над кем. Возьмем сетевую критику. По данным последних опросов нашего аналитического центра, регулярно, хотя бы раз в неделю, выходит в Интернет 1, 8% взрослого населения России. Вот реальная аудитория сетевой литературы и критики. Разумеется, в Москве, Питере и еще в десяти крупных университетских городах, если отобрать только молодежь, цифры будут другие – 15—20%. Значит, надо отдавать себе отчет в том, что есть такая – по объему, составу, запросам, навыкам – аудитория. И с ней надо работать.

Что сейчас говорят московские суперкрупные издатели? Что до города с полумиллионным населением они еще будут из Москвы дотягиваться, а ходить – нет, не будут, это слишком дорого и накладно. Какие-то книжки, конечно, туда будут время от времени попадать, какие-то журналы, кто-то в чем-то поможет и что-то будет происходить. Но реальная централизованная книгоиздательская политика будет осуществляться именно таким жестким образом.

И все-таки в двадцати крупных городах, в Москве, в Питере на наших глазах возникают новые аудитории, причем достаточно большие, чтобы не ограничиваться тиражами в одну и две тысячи. Но их надо отследить, надо наладить какие-то каналы регулярного взаимодействия с ними. Журналам, газетам, радио, телевидению придется настроиться на эти аудитории, если они хотят реально работать. Дальше, за рамками этих групп, – разрыв, провал, ничейная земля. А еще дальше – так называемое общество зрителей. Это люди, которые четыре-пять часов в день смотрят первые два телевизионных канала. Ни у одного книгоиздателя сегодня нет такой возможности дотянуться практически до каждой семьи.

Почему я говорю именно об обществе зрителей? Потому что они смотрят одно и то же в одно и то же время, и так каждый день, по четыре-пять часов. И это «общество» как раз и выбрало тех, кого выбрало, на последних думских выборах. Это не «вся Россия», и даже не половина, учитывая общую явку в 55% (отнимите тех, кто голосовал «против всех», и тех, кто отдал голос за «продемократические» партии). Это все-таки меньшая часть России. Но она реально представлена телевидением (или предоставлена телевидению?) в отличие от большей части страны, которая хоть в каком-то виде не представлена нигде и никем. Может быть, попробовать до этой аудитории дотянуться, если туда еще не дотянулась рука Кремля?