Темное морщинистое лицо Сюй-Мао-Ю стало еще темнее. Он оглядел в последний раз оставляемое навсегда зимовье и отвернулся. И, отворачиваясь, встретился он взглядом с Аграфеной. У старика глаза налились ненавистью, он задрожал и, вне себя от злости, плюнул. Женщина отвела глаза и стиснула зубы.
Шли долго. Пора бы уже выйти на проселок, но провожатые упорно и уверенно вели по тропинке.
Ван-Чжен оглядывался, вертел головой и испуганно изумлялся. Наконец, он не выдержал:
— Куда наша веди?.. Какой дорога? Эта дорога не тот!..
— Та... Не бойся! Приведем куда надо... В аккурат!.. — оборвал его шедший рядом крестьянин.
Ван-Чжен не успокоился. Его беспокойство передалось и остальным. Оно передалось и Аграфене.
— Всамделе... Куды это вы нас, мужики, ведете? — плаксиво спросила она.
— Молчи! — хмуро посоветовал ей Иван Никанорыч. — Скоро придем...
И снова шли по тропинке. Было тихо в молодом ельничке, через который проходили. Было жарко и томительно. Где-то в стороне, совсем недалеко, плескалась речка. Где-то совсем близко была прохлада, была вода.
Старший остановился и свернул с тропинки в сторону скрытой деревьями и кустами речки. За ним направились остальные.
На полянке, на берегу речки стояла впряженная в телегу лошадь. Два человека сидели возле дымокура и поднялись, увидев прибывших.
— Привели?.. Всех? — спросили они и посмотрели на китайцев и на Аграфену.
Старший и Иван Никанорыч прошли прямо к телеге.
— Идите вы все сюды! — приказал старший китайцам.
— Ступайте!.. Ступайте... — заторопили их мужики.
Китайцы нерешительно двинулись на зов. Отставшую от них Аграфену подтолкнул легонько в спину мужик с черной курчавой бородою:
— Иди, не стесняйся!
За телегою, на траве, укрытое свежескошенным сеном, лежало что-то темное, длинное. Мужики подвели к этому длинному китайцев и наказали:
— Раскрывайте!.. Сгребайте сено!..
Китайцы не двинулись с места. Они посмотрели на длинную горку сена и опустили глаза
— Ну, что, оглохли!? Раскрывайте!..
Хун-Си-Сан нагнулся и медленно сгреб сено с одного конца. Но сейчас же выпрямился и замотал головою:
— Моя не может!..
Аграфена, вглядевшись в кучу сена, в ту часть его, к которой прикоснулся Хун-Си-Сан, всплеснула вдруг руками:
— Ой!.. Батюшки! — визгливо, в отчаянии и испуге закричала она. — Кто это там? Кто это там?!..
Ван-Чжен поднял голову и шумно вздохнул.
— Моя ничего не знай, — тупо сказал он, хотя его никто ни о чем не спрашивал. — Моя совсем ничего не знай...
И повторяя за ним этот упорный, этот глухой крик, также беспричинно, также неожиданно подхватил Пао:
— Моя тоже!.. Плавда!.. Моя тоже не знай!..
Мужики плотнее обступили китайцев и притиснули их совсем близко к тому, что лежало укрытое сеном. Мужики уже сами отгребли сено, и из-под него выглянуло желтосерое лицо, с открытыми, стеклянными глазами, с оскаленными зубами, обнажилась шея, перетянутая тонкой веревкою.
— Ваш это? — спросили сразу трое. — Ваш товарищ?..
— Ой!.. — заголосила Аграфена, отпрянув от трупа. — Да, ведь, это Ли-Тян... Как же это?.. Кто же его?.. Мужики, кто же его это?.. А?..
Сюй-Мао-Ю, вместе с остальными оцепенело и испуганно поглядывавший на труп, при крике женщины вздрогнул. Он устремил на нее глаза, загоревшиеся неисходной ненавистью. Он поиграл вздрагивающими пальцами, словно ловя упругий горячий воздух, и отчетливо произнес:
— Ты... Собака!.. Ты!..
Мужики, китайцы и сама Аграфена непонимающе, с ошеломленным изумлением, с испугом глядели на него. Но он сразу же угас, опустил глаза и отвернулся.
Он замолчал и уже больше ничего не говорил. Ни дорогою, ни в волости, ни позже.
Ли-Тяна подняли с земли и положили на телегу, снова укрыв от жары, от взоров людских, сеном.
Класть его на телегу заставили китайцев. Но никто из них сразу не согласился прикоснуться к трупу. Больше всех противился Пао. Он протянул вперед руки и затряс головою, не решаясь взглянуть на безмолвного, страшного, неживого Ли-Тяна. Вместе с Пао и Ван-Чжен, тяжело дыша, старательно отворачивался от трупа и твердил:
— Наша не бери!.. Наша не надо!..
Но под крики мужиков все они, и Пао, и Ван-Чжен, и Хун-Си-Сан, нагнулись и, неловко волоча труп по сену, подняли на телегу. Вспухшие руки Ли-Тяна при этом высунулись, словно маня кого-то, вперед.
Сюй-Мао-Ю отодвинулся подальше от телеги и не тронулся с места до тех пор, пока Ли-Тяна не укрыли на телеге сеном и не увязали веревкою.
Телега с трупом медленно покатила по неезженной дороге.
За телегою потянулись китайцы, окруженные мужиками. У мужиков за плечами нестрашно и безобидно болтались ружья. У мужиков лица были сосредоточенные, но не злые. Мужики закурили трубки, расправились, ожили.
— За што это вы его? — почти незлобиво спросил один из них Хун- Си-Сана. — За бабу, поди?...
Хун-Си-Сан не ответил.
Тогда мужики всполошились, зашумели, заговорили разом. Заговорили громко и настойчиво:
— Ясное дело, за бабу!.. Гляди на нее, какая она ловкая!.. Устроилась с пятью мужиками, да и орудовала!..
— Этакая заведется, того и гляди, что и добра не будет!..
— Не поделили, видать, чегой-то!.. Ну, между прочим, и бабенку!
— Не доказано, ребята!.. Чего вы все на бабу сваливаете? у них, может, антирес какой денежный был, или в роде!.. Баба, может, в стороне была!..
