Лгунья - [24]

— Я смотрела, есть ли там гнезда. Но на верхушке их не бывает.

— Это зависит от погоды, — добросовестно разъяснял Гастон. — Если лето обещает быть холодным, птицы вьют гнезда повыше, а если теплым — пониже, чтобы укрыть их в тени листвы. Но что ты все-таки высматривала на верхушке? Уверяю тебя, ты смотрела на самый верх.

— Вовсе нет.

— А взгляни-ка на свои ноги, — ты их даже расставила, чтобы не упасть.

И внезапно Нелли поняла. Может быть, поняла именно потому, что рядом находился Гастон. Присутствие другого человека всегда позволяет вам разобраться в собственной жизни. Если он вас любит, то достаточно прикинуть, чем его можно обидеть, чем унизить, и вы безошибочно угадаете это и извлечете полезный урок для самого себя. Так чем же можно унизить вот этого доверчивого беднягу, каким образом осмеять его нелепую преданность, его нежданно облагороженную любовь? Если такое средство существует, думала Нелли, то уж наверняка жизнь, какой я ее знаю, преподнесла бы его мне!

И, значит, оставалось только распознать это средство, чтобы увериться в возможности спасения. Что же могло бы выставить на осмеяние этого жениха, который восседал в автомобиле рядом со своей невестой, преисполненный всяческого доверия к ней, ибо нынче поутру он нашел весьма удовлетворительное объяснение ее ночному взгляду; который после многих лет беззаботного пошлого существования теперь ощупью продвигался к благородству и чистоте? Только одно: если через пять минут эта пресловутая невеста, почитаемая им верной и преданной подругой, очутится рядом со своим любовником, уста к устам своего любовника; если через пять или десять минут она изменит жениху и телом, и душою, и всей своей будущей жизнью вплоть до скончания веков и Страшного суда. Что ж, сомнений не оставалось. Если такое вообще возможно, то уж наверняка эта подлая судьба все разыграет как по нотам.

Нелли вдруг пронзила неодолимая уверенность в том, что через десять минут она действительно очутится в объятиях Реджинальда. Она ясно почувствовала: вот уже несколько часов как что-то затевается, готовится к тому, чтобы втоптать в грязь это безмятежное существо, продолжавшее рассуждать о птичьих гнездах; чтобы разбудить в ней самой демонов, называемых зовом плоти, жаждой жизни, склонностью к измене; чтобы напомнить Реджинальду об их неземной любви, о верности любимой женщине, о божественном отдохновении от земных трудов и людей; и эта смычка высшего зла и высшего добра, в сочетании с готовностью быстрых такси, вселила в Нелли гнетущее убеждение (доселе ею не испытанное, — ведь она была молода), что в их низменном мире любая великая подлость всегда готова расцвести пышным цветом, к услугам желающих, с тем же лицемерием, с помощью тех же проклятых и тех же благих сил, какими, в данном случае, столь умело воспользовалась любовь, дабы растоптать любовь. Чистая любовь Реджинальда, с одной стороны; великодушная любовь Гастона — с другой.

Разумеется, все это обещало вылиться в блистательную мерзость, благодаря Нелли — ей самой, а также тому идиотскому обстоятельству, что она была одна, а их двое; правда, имелось и две Нелли, но, увы, всего с одним лицом и одной парой губ. Творцу — вершителю наших судеб — следовало устыдиться того, что он создал время, которое допускает измены лишь последовательно, поочередно. При повторном сотворении мира Ему придется учесть сей промах. Вот так. И не иначе. Через пять минут — Нелли еще не знала, каким образом, но Создатель уж наверное лучший из сводников и не оплошает, — она будет лежать в объятиях Реджинальда. Последние сомнения отпали, когда в ней проснулась жалость. Да-да, ей стало жаль Гастона! Как на мальчика, щеголяющего в новенькой матроске, непременно прольется дождь, так изливалась на Гастона жалость Нелли. Щедрым нескончаемым потоком она низверглась на этот образ будущего мужа — доброго, почтенного, доверчивого. О, скорее… остановить его! Гастон вез Нелли к антиквару для покупки одной картинки XVIII века: купальщица в реке. Красота да и только! Художник великолепно изобразил преломление ног в воде. Любопытнейшее зрелище! Гастону не терпелось узнать, как Нелли отзовется об этом феномене… И тут она перебила его на полуслове:

— О, мой бедный Гастон, отвези меня домой, скорее!

— Скорее?..

— Мне нужно переодеться и бежать к матери.

* * *

По дороге к дому Гастон засыпал Нелли вопросами. Он принудил ее поклясться головою отца, что она говорит правду.

Покойный отец Нелли неизменно являлся на призывы Гастона. «Поклянись ему, дочка, что у тебя ровно ничего не было с Полем Х. Вот видишь, я тоже ограничиваюсь одной начальной буквой, — все легче, чем полное имя, и это единственное, от чего твой покойный отец может тебя избавить. Клянись, девочка моя любимая, клянись смело! Клянись моей головой, хотя это и ложная клятва! Не бойся, — ведь это не живая голова и не голова, срубленная с плеч, которая при клятвопреступлении поднимет веки и возопит из глубины могилы. Моя голова — нема, лишена губ. Земля забила ей рот, он тебе не ответит. Земля забила ей уши, они тебя не услышат. Можешь дать ложную клятву, но только клянись не моей улыбкой, которую ты любила, а зубами, которые ненавидела твоя мать, нависшим лбом, который она считала безобразным и с отвращением отталкивала, когда я тихонько приходил к ней в постель и случайно — разве мне дали бы разрешение?! — касался головой ее подушки. Нынче от этой головы осталось как раз то, чего она не любила, — лоб, челюсти, зубы. Вот и клянись ими, моя живая дочка. Пускай все, что мне нравилось в тебе — твои губки, твой мозг, с его коротенькими веселыми мыслями, так аккуратно заполняющий свое очаровательно-круглое вместилище, — клянется моим пустым черепом с зияющими глазницами!..»