Лгунья - [47]

Я сразу сказала «да», не дав ему закончить. Да, сказала я, у меня очень даже есть настроение. Голова совсем прошла, сказала я. Она и вправду прошла. Прошла, как только дядя Ксавьер избавил меня от проблемы с Мэлом. Да, сказала я, ужин, прекрасная идея. В конце концов, говорила я себе, не столь важно, сейчас я уйду или утром, правда? Подумаешь, ещё одна ночь. А может, и убегать не стоит, раз дядя Ксавьер убедил Мэла, что я недостаточно здорова, чтобы с ним увидеться. В любом случае, нет необходимости выносить решение немедленно. Сейчас главное — решить, что надеть вечером. На это я потратила дикое количество времени. Примерила изумрудно-зеленое платье Крис. На нем оказались разрезы по бокам. Не слишком ли оно молодежное для тридцатишестилетней женщины, которая всегда была толстушкой? Вдруг я буду смешно в нем смотреться… В конце концов, я себе сказала: ну и пусть смешно, какого черта. Вполне подходящий наряд для стройной девушки тридцати двух лет. На нем я и остановила свой выбор. Косметикой пользоваться я до сих пор не решалась, зато вымыла голову и сделала прическу, и щедро побрызгалась духами Крис.

— Да ты просто красавица, — сказал дядя Ксавьер, когда я спустилась в холл.

Я расхохоталась.

Он оскорбился:

— Зачем смеешься? Не любишь комплементов? Ты что же, из тех женщин, которые не умеют принимать комплементы?

— Предпочитаю правду, — сказала я.

Он дулся всю дорогу, пока мы шли к машине. Но его обиженное молчание совсем не напоминало молчание Тони, которое всегда приводило меня в ужас, дядя Ксавьер обижался не страшно. В этом молчании не было обиды ребенка, который полностью от тебя зависит, это был шутливый, мимолетный гнев, который легко вспыхнет и так же легко пройдет, как только ему захочется сказать мне что-нибудь еще. Я поняла, что в его глазах, по причинам, не имеющим ничего общего с абсолютной правдой, зато имеющим много общего с тем фактом, что когда-то он любил маму Крис, я действительно была красавицей, и спорить с этим было бессмысленно.

— Куда мы едем? — спросила я.

В Отель де Фалэс в Сен Жульен, сказал он, там отлично кормят. Никаких тебе вычурных парижских выкрутас, сказал он. Настоящая еда.

Мы сели за столик у окна с видом на рыночную площадь. В одном конце полутемного, старомодного обеденного зала стоял тяжелый дубовый стол, уставленный бутылками с вином. По стенам были развешаны охотничьи трофеи. С моего места открывался вид из окна на столики, выставленные на тротуар, на площадь, утопающую в тени деревьев, и за ней огни автобусной станции.

— Итак, — сказал дядя Ксавьер, надевая очки со стеклами в форме полумесяцев, чтобы прочитать меню, — скажи мне, кто ты есть на самом деле.

В тревоге я подняла на него глаза. Думала, он смотрит на меня осуждающе поверх очков, но он водил пальцем по списку основных блюд. Это явно было для него главнее, чем его специфический вопрос.

Я пожала плечами:

— Не знаю.

— Эта твоя работа, которая так важна для тебя… В чем она заключается? — спросил он и сам же ответил: — А ни в чем. Перекачивание гипотетических денег из одной страны в другую и обратно. Играть с деньгами чужих людей. Она тебя устраивает, эта работа? Она приносит тебе богатство? Или счастье?

Пока я раздумывала над ответом, дядя Ксавьер снова спас меня из трудного положения, ответив за меня:

— Нет, — сказал он. — Нет, не думаю. Этот образ жизни не для тебя. Ты же совсем не такая.

Меня поразила его проницательность.

— Нет, такая, — сказала я.

— Нет, не такая, — возразил он. — Не такая.

Он не дал мне возможности поспорить, спросив, что мы будем есть.

— Ты мидии любишь? Серж! — позвал он хозяина ресторана. — Серж, это моя племянница Мари-Кристин. — Он с таким непосредственным восторгом представлял меня своему другу Сержу (а потом и жене Сержа, и матери жены, и официантке, и помощнику шеф-повара), что я начала понимать, почему мать Крис полюбила его. Женщины, должно быть, постоянно в него влюблялись. Искусственный свет придавал его седоватым волосам бронзовый отлив. Суровое барсучье лицо лучилось от нескрываемого удовольствия. В своей лучшей белой рубашке и вельветовых брюках он напоминал стареющего греческого героя, который ошибся веком, или какого-нибудь «морского волка», который как раз веком не ошибся.

— Вообще-то говоря, — сказал он, когда Серж (его жена, официантка, помощник шеф-повара и мать жены) приняли у нас заказ, и мы обменялись всеми необходимыми для такого события фразами, — поскольку уж мы заговорили о твоей работе, я буду чрезвычайно признателен, если ты кинешь профессиональный взгляд на некоторые наши вложения. Закладные, доверительная собственность… и тому подобное.

Я промолчала.

— Я не могу обсуждать это с Матильдой. Она имеет дело с повседневными счетами, и здесь ей нет равных, но она слишком проницательна. Не хочу, чтобы она знала, насколько плохи наши дела.

— А дела плохи? — спросила я.

— Я же фермер, Мари-Кристин. Вот и все, что я знаю. Ферма. Скот. Я не эксперт по финансам, как ты.

Я слабо улыбнулась и поерзала на сиденье.

— Тебе неудобно? — заботливо спросил он.

— Нормально, — увильнула я.

Крайне неубедительно и, скорее всего, в неверных выражениях, я объяснила ему, что работаю в очень специфической и абстрактной области товаров широкого потребления. Я совсем не тот, кто мог бы посоветовать что-то дельное, сказала я. Он терпеливо улыбался. И явно считал, что я излишне скромничаю.