Лгунья - [24]

Я смотрела на него спокойным взглядом: помнится, я была восхитительно спокойна.

— А вот и помню, — сказала я.

Он засмеялся, счастливый.

— Знаю я, что ты помнишь. Помнишь медовых пчел?

— Медовых пчел?

— Да. Помнишь? — он ободряюще кивал мне. Ах, как нехорошо, нехорошо дурачить его. Надо было с самого начала признаться, что я ничего не могу помнить.

— Нет, — сказала я. — Каких пчел?

На лице у него было ясно написано разочарование.

— Не помнишь пчел?

— Я была очень маленькая, — сказала я.

— Вот такой высоты.

— Я имею в виду возраст.

— Восемь, — сказал он. Он держал меня за плечи и разглядывал так, словно я какое-то чудесное явление.

Нелепейшая ситуация, я просто не знала, что делать. Мне было ужасно любопытно, та ли я, кого он ожидал увидеть, поэтому я так прямо и спросила:

— Вы меня такой себе представляли? — спросила я. А сама подумала: до чего легко человек принимает то, что, по его мнению, должно быть правдой.

— Ты повыше, чем я думал, — сказал он. — Мне казалось, ты мне будешь досюда. — Он дотронулся до середины лба.

— А все остальное? — не отставала я. Мне хотелось, чтобы он признался, что я ничуть не похожа на Крис Масбу.

— Раньше у тебя были светлые вьющиеся волосы.

— Ну, волосы. Волосы с возрастом темнеют.

— О! — сказал дядя Ксавьер, ибо наконец прибыл доктор Вердокс, за ним по пятам семенила сестра Мари-Тереза, нервно всплескивая руками. — Bon.[52]

Тараторя по-французски, дядя Ксавьер принялся выяснять отношения. Доктор Вердокс насупился, надев маску прохладной учтивости. Я сидела на стуле у окна и слушала; из десяти слов я понимала в лучшем случае одно. В один момент мне показалось, что дело дойдет до рукопашной. Дядя Ксавьер был ростом ниже доктора Вердокса, но намного сильнее. Доктор Вердокс рядом с ним выглядел хрупким и непрочным. В конце концов, они, похоже, пришли к какому-то решению. Оказалось, победил дядя Ксавьер. Он шел к окну, задрав нос.

— Вы поняли? — спросил доктор Вердокс. Он разволновался, лицо его в обрамлении рыжих волос так и пылало.

— Ничего она не поняла, — снисходительно сказал дядя Ксавьер. Alors[53], растеряла весь свой французский.

— Ваш дядя просит разрешения увезти вас домой, — сказал доктор Вердокс. Он был ужасно сердит. — Разумеется, это совершенно невозможно. Так я ему и сказал. Я не могу этого позволить. Однако если вы будете поправляться в том же темпе, я смогу в понедельник вас отпустить.

Грубо говоря, из этой маленькой помпезной речи я поняла, что дядя Ксавьер выдвинул доктору Вердоксу ультиматум: понедельник — крайний срок. К этому сроку, выпишут меня или не выпишут, — в любом случае дядя, который расхаживал по палате с довольным и гордым видом, заберет меня.

Я пожала плечами. Мне тоже было все равно. Я вполне могу изменить первоначальный план и позволить этому самодовольному петушку увезти меня, совершив, таким образом, первую часть путешествия на машине. Это, по крайней мере, избавит меня от необходимости тайком удирать из больницы и от утомительной пешей прогулки до станции. А ещё сэкономит внушительную сумму от стоимости билета. Именно это и надо сделать, думала я, это или что-нибудь в том же духе. Нежданно-негаданно у меня появилась возможность выбирать. Я к такому не привыкла. Поэтому просто сидела на кровати, улыбалась и ждала. Торопиться было некуда.

Когда дядя Ксавьер ушел, оставив после себя неуютную пустоту, доктор Вердокс плюхнулся на стул, потирая лоб, словно у него разболелась голова.

— Он что, всегда так? — спросил он.

— Не знаю, — ответила я.

Минуту-другую я поиграла с этой мыслью: а не рассказать ли ему, что я не знаю по той простой причине, что никогда раньше не встречала этого человека. Но объяснение вышло бы трудным и запутанным; и к тому же сейчас мне крайне невыгодно признаваться, что я не Крис Масбу, по крайней мере, пока я не улизну из больницы и не доберусь до своего дешевого отеля на берегу моря, где я могу быть кем пожелаю. Я услышала, как мой голос добавил:

— Я его с восьми лет не видела.

Доктор Вердокс тяжело вздохнул.

— Простите, — сказал он. — Боюсь, по моей вине вы попали в затруднительное положение.

Это все, сказал он, стряхивая с брюк невидимую пылинку, его рук дело. Он сделал запрос в Фижеак и попросил свою секретаршу связаться с семьей Масбу.

— Зачем? — спросила я.

Потому что ему была невыносима мысль, сказал он, что мне некуда будет пойти после больницы.

— Мне хотелось как-то помочь, — сказал он. — И когда вы упомянули о своих родственниках в Фижеаке… — голос его виновато дрогнул. — Я не представлял, что ваш дядюшка окажется таким… таким… — Он поднял на меня глаза, взгляд его был серьезным. — Вам не обязательно с ним ехать, если не хотите. Я могу все уладить.

У меня уже все улажено. Так что я мило улыбнулась доктору Вердоксу и сказала что, наоборот, очень благодарна ему за звонок дяде. Ему не о чем беспокоиться, заверила я. У меня все будет хорошо.

Дядя Ксавьер явился за мной в понедельник утром. А вплоть до понедельника каждый день присылал мне подарки: цветы, корзину с фруктами, пару бутылок вина. Дважды приходил доктор Вердокс и, нервно сжимая кулаки в карманах, заговаривал о том, не лучше ли мне вернуться в Англию? Это легко устроить. Он сам займется этим вопросом.