Лгунья - [75]

В конце концов она остановилась и стала жадно глотать ртом воздух. От газона веяло свежестью, но ее перебивал запах гари, которым она провоняла изнутри. После того как вчера вечером она спустилась с крыши, он так и не выветрился. Все еще тяжело дыша, она достала из кармана телефон Авишая Милнера, подумав, что лучше от него избавиться. С помощью современных технических средств ничего не стоило определить его, а следовательно, и ее местонахождение. Умом она понимала, что никто не станет ее искать, но эта мысль ее не только не успокоила, но лишь еще больше напугала.

Дрожащими пальцами она включила украденный телефон и принялась читать сообщения. Поразительно, до чего одинаковые эсэмэски отправляют детям матери! «Придешь сегодня ужинать?», «Почему не звонишь?», «Испечь твой любимый пирог?». Еще здесь были невероятно длинные сообщения от бабушки Милнера с чудовищным количеством опечаток. «Крепись, ынучек, мы за тебя прежваем. Не тряй нажежду, верь и фсе пройдет. Дедушка щлет теье привет. Когда нас навстишь?» Еще было сообщение от психиатра по имени Ронен, который писал, что оставил для Авишая в поликлинике рецепт на клоназепам; сообщение от Адидо, которая интересовалась, нет ли у него желания посидеть с Гали, и фотография этой самой Гали; снова сообщение от Адидо с уверением, что, даже если он не хочет сидеть с племянницей, она не обижается и просит его позвонить, потому что волнуется. Она выражала надежду, что он спит по ночам и нормально питается, и извинялась за материнский тон.

Нофар сунула телефон в карман: читать сообщения этого типа не доставляло ей никакого удовольствия, но буквально через секунду ее рука, словно действуя независимо от нее, снова к нему потянулась. У молодой женщины на фотографии, Адидо, была хорошая улыбка. Рядом стоял Авишай Милнер, подбрасывая в воздух Гали. Было видно, что девочка для него тяжеловата, но он старается этого не показывать. Дальше шли фотографии с Мертвого моря. Узнать, кто на них снят, было трудно, – за исключением Гали, – потому что лица у всех были намазаны лечебной грязью. Больше всего оказалось фотографий, на которых Авишай Милнер был запечатлен с собакой на руках – коричневой таксой с висячими ушами.

49

Он ждал ее во дворе до самого заката, пока все вокруг не утратило форму и краски. С улицы доносился шум машин, слышались людские голоса; три раза звонила мать; на балконе над ним повесили сушиться белье, и c носков ему на голову начала капать вода, но он не сдвинулся с места. Появились уличные кошки, потерлись о его колени и отправились дальше, по своим делам. Он продолжал сидеть.

Она вернется, обязательно вернется. Теперь она знает, на что он ради нее готов. Она наверняка простит его за ту злосчастную фотографию. Но текли часы, и ждать становилось все труднее. При малейшем шорохе он настораживался – ее шаги? Сейчас она придет и поблагодарит его за то, что он украл у Авишая Милнера сумку и спас ее. «Как же ты его догнал?» – «Я бежал изо всех сил». – «Ты умеешь бегать так быстро?» – «Умею. Ради тебя». – «А когда ты его догнал?.. Как тебе удалось отнять у него сумку?» – «Применил один приемчик крав-маги. Он чуть было меня не одолел, но я дрался как лев. У него была арматурина, то есть нож, то есть пистолет, а у меня – ничего. Вокруг собралась толпа. Продавец фалафеля вызвал полицию, но полицейские побоялись вмешиваться. Мы прыгнули в фонтан и стали друг друга топить. Вода уже покраснела от нашей крови, но тут я вспомнил…» – «О чем?» – «Об абрикосах твоего смеха». – «Не поняла». – «Зато я понимаю. Когда этот подонок от меня вырвался и вскарабкался на крышу самого высокого дома, эти абрикосы дали мне смелость последовать за ним. Я взобрался по лестнице на двадцатый этаж, и там, на крыше, мы снова схватились. Мы скатились к самому краю…» – «Ты не боялся, что упадешь?» – «Нет, не боялся. Я боялся другого: что вернусь во двор, а тебя там не будет».

В темноте возник чей-то силуэт, и Лави чуть не подпрыгнул от радости. Из узкого прохода между домами вышел бездомный, помочился в кусты и, бормоча что-то себе под нос, удалился нетвердой походкой. Лави окинул взглядом знакомый двор, от которого теперь веяло мочой и разочарованием. Ночные звуки, в которых ему мерещились шаги Нофар, на самом деле были эхом ее отсутствия.

На негнущихся ногах он поднялся по лестнице на свой этаж, и с каждой ступенькой его все больше пригибало к земле. Он открыл дверь. Отец смотрел новости, вслух возражая политическому обозревателю, мать красилась, собираясь на занятия по пилатесу.

– Где ты был? – спросила она.

– Чушь собачья! – крикнул отец, обращаясь к телеэкрану.

– Почему ты не отвечал на звонки?

– Преступная безответственность!

– Что ты молчишь?

– Мне нечего тебе сказать.

– Ладно, завтра поговорим. Я спешу.

Лави пошел к себе в комнату и закрыл за собой дверь. С потолка свисали пятьдесят сов.

Через два часа в квартиру постучали.

– Кто там?! – рявкнул отец, не вставая с дивана.

Лави, который услышал и стук в дверь, и крик отца, выскочил из комнаты с проворством бойца спецназа. Это мог быть кто угодно. Курьер, который ошибся адресом. Скауты, собирающие пожертвования в пользу глухих. Доставка одежды, заказанной в Китае через интернет… Пока дверь оставалась закрытой, не исключалась любая возможность. Лави чуть помедлил и повернул ручку.