Лгунья - [74]

– Нет, не надо об этом, – сказала я, поднимая руку.

Эрин взяла мою руку и опустила ее.

– Выслушай меня.

После чего она рассказала, каким страшным потрясением для всех это стало. Эрин сказала, что пыталась меня найти, однако я уже ушла.

Я недоверчиво склонила голову набок.

– Ты смеялась, как и все остальные. Хотя это уже неважно.

– Никто не смеялся, Клэр. Но ты сразу же ушла вместе со своей матерью, и больше я тебя не видела. Однако никто не смеялся, клянусь богом. С какой стати?

Я запомнила этот день таким, каким он был на самом деле? Или это была еще одна моя фантазия? Я уже ничего не знаю. Может быть, Эрин сказала правду, а может быть, нет. Однако теперь это в любом случае больше не имеет значения. На прощание мы снова неловко обнялись, пообещав друг другу держать связь. Затем Эрин прислала мне по электронной почте письмо, сообщив о том, что она со своим женихом Карлосом перебирается в Пуэрто-Рико, и пожелав мне всего хорошего.

Поступить в колледж мне предложил Доминик. Сперва я рассмеялась. Такие, как я, не поступают в колледж. Мы слишком обиженные, слишком глупые. Это не лечится. Но Доминик посоветовал мне плюнуть на все – он так и сказал: «Да плюнь ты на все!» – и я осторожно присмотрелась, если можно так сказать, прикрывая глаза пальцами, потому что любой человек заслуживает право на второй шанс. Так сказала мне мой психотерапевт. «Даже я?» – спросила я. «Особенно ты», – ответила она. Ну, насчет «особенно» я не очень уверена…

И вот я учусь на первом курсе факультета социальной и общественной политики Нью-Йоркского университета. Возможно, выбор покажется странным, но я надеюсь, что в конечном счете это приведет меня к диплому по юриспруденции. Потому что это правда – каждый человек заслуживает право на второй шанс. Я сама до нее дошла. Увидев меня сегодня, вы меня не узнаете – я стала совершенно другим человеком, по крайней мере внешне. И внутренне тоже. Я работаю каждый день. Каждый день бегаю, минимум две мили. Я расторопная. Мне это нравится. Это нравится моему телу. Я сильная, я в отличной физической форме, я счастлива. Я так думаю – по крайней мере бо́льшую часть времени. И – вы не поверите – стараюсь не врать! И, кажется, мне это удается. Для меня ложь была ширмой, за которой я пряталась. Чем больше лжи, тем лучше. Когда я сказала это своему психотерапевту, та спросила:

– Пряталась от чего?

– От одиночества. От того, что все меня бросили. От осознания собственной никчемности, от того, что никто меня не любит.

– Почему вы так думаете?

– Потому что меня бросили. Все. Родственники, друзья – все. И в первую очередь моя мать. Ну кто так поступает? Взяла и умерла, сдалась без борьбы, сознавая то, что тем самым бросает на произвол судьбы двух детей, для которых эта рана останется на всю жизнь! Но если ты отвратительный человек, который врет, крадет и ненавидит весь мир, а мир ненавидит его в ответ, тогда это оправданно.

– Ну разумеется, Клэр, все вас бросили… Вы только посмотрите на себя! Вы просто омерзительны! На что иное вы рассчитывали?

Раньше я думала, что если Ханна будет страдать, как страдала я, это каким-то образом компенсирует причиненное зло, словно мир – это огромная бухгалтерская книга с графами приходов и расходов. Но с тех пор я многое узнала о том, что делает с человеком болезнь, и теперь гораздо лучше, чем тогда, понимаю, через что пришлось пройти моей матери. Ей была нужна помощь, однако никто не пожелал ей помочь. Самое трудное – найти мужество помогать людям.

А это уже про Доминика. У него мужества в одном мизинце больше, чем когда-либо будет у меня. Не знаю почему, но он не послал меня на три буквы даже после того, как я рассказала ему правду. Про то, что Ханна понятия не имела, кто я. Про то, что на самом деле я хотела ей навредить. По-моему, Доминик помог мне отыскать в себе все мои лучшие стороны, которые я глубоко запрятала. Мы с ним живем в двухкомнатной квартире в Гринвуде, в очаровательном тихом предместье Бруклина. Доминик с головой ушел в работу. Я же, когда не учусь, подрабатываю в детском центре, занимаясь с трудными подростками. Моя работа заключается в том, чтобы помогать им с уроками. Я никогда в жизни не была так занята.

Ханна получила много денег. Она могла бы жить где угодно, однако они с Мией по-прежнему живут у Эйприл. Даже открыли вместе свое дело: «Начни с одного лепестка». Я их отговаривала. Название просто ужасное. Но они весело рассмеялись, и, наверное, у них были на то все основания, потому что дела идут просто замечательно. Это центр садоводства в Вест-Виллидж, нацеленный на воспитание детей. Конечно, я много вижусь с Мией, поскольку она почти каждый день ходит в детский центр. Куда же еще ей ходить? Ханна или Эйприл приводят ее туда, а я уже там, жду у ворот. Хватаю Мию и подбрасываю ее в воздух, а она смеется, размахивая ручонками, трогая меня за щеки. Я ее просто обожаю; она наполняет мою жизнь бесконечной радостью.

Мы с Домиником ждем ребенка, и Эйприл будет его крестной. Ну, это будет еще не скоро: мы сами только что узнали и пока что никому не говорим, хотя я сказала своему брату. Теперь мы с Джоном много общаемся. Восстановить отношения было непросто; нам пришлось заново знакомиться друг с другом. Джон рассказал мне много того, что я не помнила, – например про то, как я частенько звонила ему среди ночи, пьяная, и орала как сумасшедшая.