Лезгинка по-русски - [26]

Занадворов поднял бинокль и увидел, как женщина вышла, осмотрелась, словно ждала выстрела в свою сторону, подобрала перевязочный пакет и передала раненому. Потом ей что-то крикнули из-за двери. Это было понятно по тому, как она обернулась. После окрика женщина прикрыла собой раненого от тропы, что вела к метеостанции. Боевики, естественно, правильно предположили, с какой стороны был произведен выстрел.

– Три часа… Времени хватит, чтобы произвести полную блокировку, – решил подполковник. – Тихий, бери половину, выступай с нижней стороны. Я дождусь мальчишку и полезу сверху. С наступлением темноты начнем сжимать кольцо. Громобой, со мной!

Все знали, что подполковник любит иметь под рукой снайпера, и потому тот обычно старался держаться рядом с командиром, чтобы потом не подползать к нему издалека.

2

Жалеть о том, что отправился в этот маршрут на сопредельную территорию, то есть на территорию другого государства, подполковник специальной службы внешней разведки Грузии Элизабар Мелашвили начал уже сразу после того, как Джогирг Зурабов объяснил, почему они двинулись в обратную первоначальному направлению сторону. Не подполковнику объяснил, а своему помощнику Абдулмуслиму. И Мелашвили понял из этих слов, что джамаата Амади Дидигова, скорее всего, больше не существует. Это, конечно, чем-то грозило и их группе…

Как-то раньше не осознавалось, насколько опасным может быть подобное мероприятие. Да, Элизабар понимал, что отправляется в такой поход, который ставит его там, по другую сторону границы, вне закона. Но он относился к этому слишком легко, постоянно чувствуя у себя в стране не только поддержку всем своим действиям со стороны руководства, но и плечо мощного покровителя из-за океана. И совсем не думалось, что там, в России, он уже не будет ощущать ни поддержки, ни защиты покровителей.

Подполковник Мелашвили никогда не принимал участия в боевых действиях, но всегда считал, что горская кровь – это кровь воина, и он способен быть настоящим воином. И потому к какой-то далекой опасности, которая, неизвестно еще, приблизится ли к нему вплотную или нет, относился как к чему-то существующему, но мало его касающемуся. Случится что, тогда можно будет и думать, тогда можно будет и беспокоиться, и меры какие-то предпринимать. Но он шел в Россию в сопровождении людей опытных, которые много лет уже воюют, и пока их победить не могут. Значит, с ними можно чувствовать себя в безопасности.

Опасность была далекой и не казалась относящейся непосредственно к нему. Потому Элизабар и не сомневался, отправляясь через границу. И на всем протяжении маршрута чувствовал уверенность и в своих силах, и в силах сопровождающих. И поколебалась эта уверенность только после того, как Джогирг приказал резко развернуться и двинуться в обратном направлении. Элизабар впервые задумался всерьез над тем, что здесь ведь не беседуют за чашкой чая, здесь убивают. И почувствовал себя весьма неуютно…

Когда из леса выскочила собака и Абдулмуслим хладнокровно и точно дал в нее очередь, свалив сразу, уверенность вроде бы снова вернулась к грузинскому подполковнику. Реакцию Абдулмуслима он оценил. И понял, что сам такой реакцией не обладает и стрелять так точно не умеет. Собака бежала стремительно, но как только выскочила из кустов, и десяти метров преодолеть не смогла, а Абдулмуслим уже пристрелил ее. В этой ситуации не отпускалось времени даже на раздумья, на оценку ситуации, на возможные последствия. И молодой боевик проявил способность действовать автоматически. Эти действия показались Элизабару похожими по характеристикам на действия героя какого-то американского вестерна, которые он любил смотреть. Рядом с таким стрелком грех чувствовать неуверенность.

Мальчишка, что выбежал за собакой из леса, покрывающего склон хребта, тоже подвергал свою жизнь опасности. Он бежал к убитой собаке, не обращая внимания на убивших ее людей, бежал быстро и рисковал, не думая, наверное, что рискует. Но в него Абдулмуслим не выстрелил. Значит, соображал он быстро и в собаку стрелял не автоматически, а все обдумав. Иначе он и в мальчишку выстрелил бы точно так же.

Они подошли.

– За что собаку-то… – без слез на глазах, но с плачем в голосе спросил мальчишка, с ненавистью глядя на них.

– Ты считаешь, я должен позволить твоему псу разорвать мне задницу? – с усмешкой, без жалости к страданиям мальчишки, спросил Абдулмуслим.

– Он добрый был! Он здороваться к вам бежал! И лаял радостно. Его все вокруг знают… И никто не боится. Кроме трусов…

Это было уже умышленным оскорблением, Абдулмуслим скрипнул зубами, и его рука, сжимающая автомат, дернулась.

– Ты кто такой? – останавливая товарища жестом, спросил Джогирг. – Где-то я тебя видел…

– Я – Хамзат Дидигов. Местный.

– Родственник, значит, эмира Амади?

– Родственник.

– Ладно, мальчик… За собаку извини. Не надо было отпускать. И запомни, спрашивать будут, ты нас не видел! Федералы могут пройти, будут спрашивать… Ты – не видел!

– Был бы у меня автомат, сам бы вас перестрелял… – сказал Хамзат, впрочем, без угрозы в голосе.

– Идем, – распорядился Зурабов. – Родственник Амади нас не сдаст. Идем! У нас времени нет.