Лейтенанты - [29]
Наступление развивалось. Передовые части ушли вперед. Армейские базы и склады еще раскачивались. В разрыве оказалась обширная, пустая от войск и властей территория Восточной Галиции. Здесь при полном беззаконии существовала своеобразная, иногда опасная многолюдная жизнь.
Задним числом испугаюсь своего бесстрашия — собственной глупости. Одинокий лейтенант РККА (“эркаковец”) вполне мог для чего-нибудь (форма, оружие, документы) пригодиться — “аковцам” (повстанцы-поляки Армии Крайовой), бандеровцам (повстанцы-украинцы УПА), советским дезертирам, беглым военнопленным немцам и венграм, бродячим “партизанам” всех мастей и оттенков, почему-то осевшим не в немецком, а в нашему тылу.
Прокатился колобком сквозь эту вольницу — сыто и почти все время пьяно. С женщинами встреч не было — судьба оберегала. Как-то ночью подложили мне, спящему, одну голую и наутро веселились над моим испугом.
Пристроился парнишка-красноармеец. Шел в команде из госпиталя и потерялся. Теперь двигался к фронту самостоятельно. Ночью, на привале, растолкал меня:
— Товарищ лейтенант, есть шанс взять овечку!
К утру были далеко. Зашли в первую же хату — овечку зарезать и разделать. Одинокая женщина с сыном лет пяти зарезать не могла — не умела. Овечку застрелил в сарае. Да не сразу — не мог в живое существо в упор стрелять.
Мальчик испугался:
— Мама! Мама! Он нас тоже убьет!
В лесу кое-как разделали тушку перочинным ножом.
В следующем селе попросили, чтоб овечку сварили. Хозяин ахнул:
— Кто ж вам ее так изуродовал!
Смекнул, что лучше помалкивать. Поели супа сколько влезло. Взяли баранинки в дорогу, но малый решил здесь еще побыть.
Ушел один.
В каком-то селе меня приняли так радушно, что попал в хороший загул. С кем пил, не понимал — вокруг один пьяней другого. Запомнился парень с немецким автоматом, но без патронов и магазина. Почему-то на мне оказалась кубанка с зеленым верхом. Вдвоем изображали пограничников, пугая селян,
и тот на кого-то орал, сводя счеты:
— Руки в гору!
Потом вернулась моя шапка.
Протрезвев, обнаружил вокруг совсем не тех людей, что неделю назад. Кто такие? Откуда? На столе всего полно.
Пистолет и сумка при мне.
— Лейтенант, далеко?
— На двор.
Накинул шинель, шапку в руки — и исчез.
Как-то ночевал у ксендза. На стене “Благовещение”. Вспомнился Чима да Конельяно. Хозяин заметил интерес комсомольца (на гимнастерке значок),
я опередил:
— Ангел и Дева Мария. Он принес благую весть.
Сказать, что ксендз изумился, — ничего не сказать! Пришлось разочаровать: я художник — библейские дела знаю из истории искусств. В Бога не верю, ибо красивая, но — сказка на картине.
— Бог не то, что на картине или из мрамора, — сказал ксендз. — Бог — это то, что между вами и мною.
В одном из сел увидел пеструю группу. Шинели, бушлаты, телогрейки — маршевая рота. И вдруг — так это же Кучеренко! Первый окопный наставник и опекун — ранен еще на Днепре. Сейчас после госпиталя. Вместо шапки шерстяной подшлемник. Ближе него во взводе у меня никого и не было — встретились радостно! А говорить не о чем. Молча постояли. Покурили.
Маршевикам скомандовали:
— Шагом марш!
Из Збаража унес драгоценное направление в 714-й стрелковый полк 395-й дивизии на должность командира огневого взвода батареи “сто двадцатых”! В сумку не положил. Спрятал в карман гимнастерки.
Добраться до места назначения оказалось непросто. Напрямую не пройти — в Тарнополе сидели в окружении немцы.
Началась третья одиссея. Большой обход с не очень ясным маршрутом. Весна 1944 года в Галиции случилась мощная. Чернозем развезло так, что местами не то что не проехать — не пройти. Увидел невероятное: объезжая хилый мостик, в мелкой ложбине засела “тридцатьчетверка”. Экипаж “загорал” на броне. Когда по пути встречались застывшие немецкие танки, мимоходом думал: “Подбитые”. Теперь понял: завязшие.
В городе Бучаче на склоне холма возвышалась над городом гигантская свастика. От символа исходила угроза. Хоть и устал, но из города ушел. В местечке Монастыриске немолодая супружеская пара радушно накормила лапшой со шкварками и приютила на ночь. Теплый спокойный вечер. Курил на крылечке, представляя, как завтра-послезавтра увижу свою батарею. Сказали, что дивизия полноценная. Хорошо воевала на Кавказе, имеет звание “Таманская”. Сидел дотемна. Все время отдаленно бубнила канонада. “Зовет. Скоро увидимся...”
Посреди ночи проснулся — дышать нечем. В одном белье — на улицу. По звездам — начало четвертого. Восток светлел, и где-то очень далеко лаяла с подвывом собака. Маета давила... Торопливо оделся — заодно уничтожил на простыне двух своих вшей. Разбудил хозяина, поблагодарил и простился.
Не раздумывая пошел на север. Не на восток к Бучачу и не на запад к местечку Подгайцы. Хотя проезжавшие вечером военные сказали, что там может находиться моя дивизия, я шел в стороне от этих городков. “Почуял” — уходить надо, как можно скорее.
Солнце поднялось высоко, когда тревога отпустила. Подвернулся сухой бугорок — я сел и внезапно понял, что сил больше нет. Даже чтоб закурить. Позже узнаю: именно в это раннее утро через Бучач (вот она, свастика!) прорвалась из окружения 1-я танковая армия немцев. Навстречу ей от Подгайцев (туда мне советовали ехать проезжие) ударил танковый корпус СС. Они встретились в Монастыриске — как раз там, откуда я чудом успел уйти.
В книге активный участник Великой Отечественной войны, ветеран Военно-Морского Флота контр-адмирал в отставке Михаил Павлович Бочкарев рассказывает о суровых годах войны, огонь которой опалил его в битве под Москвой и боях в Заполярье, на Северном флоте. Рассказывая о послевоенном времени, автор повествует о своей флотской службе, которую он завершил на Черноморском флоте в должности заместителя командующего ЧФ — начальника тыла флота. В настоящее время МЛ. Бочкарев возглавляет совет ветеранов-защитников Москвы (г.
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.