Лейтенант Шмидт - [40]

— Не выпускать! Выпустить! Назад!

Но большинство решило отпустить. Генералам подали линейку. Хотя и не так пышно, как раньше, их превосходительства поспешили покинуть расположение флотской дивизии.

Не прошло и нескольких дней, как матросы снова столкнулись с генерал-лейтенантом Неплюевым.

XII. Офицеры покидают корабль

Происходило нечто невероятное. Привыкнув к власти неограниченной, грубой, жестокой, к повиновению беспрекословному, рожденному животным страхом перед командирским гневом, Чухнин физически ощущал, как власть с каждым днем ослабевает, тает, словно лед под жарким солнцем.

Он созвал морских и сухопутных начальников и, преодолевая отвращение к совещаниям с подчиненными, поставил перед ними вопрос: как быть?

Командиры сухопутных частей прямо заявили, что не могут положиться на своих солдат. В частях большой процент запасных, настроенных очень нехорошо. Запасный батальон не только не надежен, но даже опасен. Пожилые солдаты деморализуют молодых. Каковы настроения матросов — Чухнин уже знал.

Все признавали, что в таких условиях пытаться силой разгонять толпу, тем более применять оружие крайне опасно. Матросы и солдаты не поднимут оружия против своих товарищей, и тогда, как выразился Чухнин, «пропадет всякая власть, даже фиктивная».

Он телеграфировал в Петербург морскому министру, что «настроение в командах ненадежное», что можно ожидать бунта, по привычке заявлял, что «нужны крайние меры», и тут же, не замечая противоречия, признавался: «Арестовать тысячи нельзя, на действие оружием против них рассчитывать тоже нельзя, чувствую, что с арестами и при действии оружием восстанет весь флот».

Пытаясь оправдаться, он ссылался на «психическую заразу», которая охватила всю страну. Особенно действует на умы черноморцев, писал он, восстание матросов в Кронштадте. «В воздухе носится готовое взорваться в каждый момент взрывчатое вещество. Что нас ожидает здесь не только каждый день, но и каждый час, никто не знает…»

И вот Чухнин, щеголявший жестокими расправами с матросами, стал вдруг либералом. Требования матросов… Ну что ж, некоторые можно бы и удовлетворить. Он обещал ходатайствовать о сокращении срока службы, об увеличении жалованья, о частичной демобилизации. Вместо семи лет службы во флоте — пять, в армии — год восемь месяцев. Жалованье сухопутным войскам вместо сорока двух копеек в два месяца — рубль десять копеек в месяц. Все это, разумеется, только «после прекращения мятежа».

Но Чухнин оставался таким же, каким был. Если матросы не хотят стрелять в матросов, надо найти солдат, которых можно будет пустить в дело. Если севастопольские солдаты ненадежны, надо поискать других. И он просил министра, «не медля ни одного дня, усилить войска, так как на здешние положиться нельзя». Он подтверждал, что «пока агитаторы мирно действуют, как действовали в Петербурге стачечники и железнодорожники». Тем более необходимо, считал он, воспользоваться этим.

Чухнин не гнушался и другими средствами воздействия. Он пускал в ход слухи, обещания, щедрое угощение. На «Ростиславе», «Синопе», «Георгии Победоносце» и других кораблях выносилась на палубы медная «ендова» и водка лилась рекой. Пей, мол, братец, сколько душа позволяет, а завтра будешь уволен от службы и пойдешь домой.

Полковник Думбадзе, великодушно освобожденный матросами и солдатами, ночью направил в казармы Брестского полка попа и интендантов. Поп стал приводить солдат к присяге, говорил им о верности царю-батюшке. Интенданты угощали солдат водкой и бубликами. Неизвестно по какому случаю, но раз дают — бери, зачем отказываться?

Пока пили водку, закусывая бубликами, кто-то пустил слух, будто матросы затеяли шум и приходили в казармы к брестцам потому, что хотели ограбить полковую кассу. Ограбить кассу и обчистить солдат…

Брестцы поставили вокруг кассы особый караул и стали готовиться к защите от нападения.

Чухнин действовал. Никогда еще севастопольский телеграф не работал с такой нагрузкой, как в эти дни. Шифрованные телеграммы в Петербург шли почти беспрерывно. Ввиду чрезвычайных событий Чухнин обращался не только к министру, но и к самому царю.

Двенадцатого ноября в два часа десять минут он телеграфировал царю: «Для подавления силой указанного движения необходима присылка больших военных сил с артиллерией». В четыре часа двадцать пять минут: «Войска восстали, кроме крепостного батальона, Белостокского полка и 13-й артиллерийской бригады». В четыре часа тридцать две минуты — о беспорядках на «Пантелеймоне», в пять часов двадцать минут — об аресте восставшими генералов Неплюева и Седельникова, о разоружении офицеров Брестского полка, в шесть часов двадцать пять минут — новые подробности и т. д. и т. п.

В двенадцать ночи Николай II ответил: «Помощь будет прислана. Не теряйте бодрости духа». Царь предлагал объявить восставшим: «Если они не образумятся немедленно, то я с ними поступлю, как с клятвопреступниками и изменниками».

Получив эту телеграмму, Чухнин поручил некоторым офицерам прочитать ее матросам, а сам отправился на броненосец «Святой Пантелеймон». Он уже не раз получал донесения, что дух революционного «Потемкина», несмотря на все чистки команды, продолжает жить на корабле, который начальство рассчитывало сделать гордостью Черноморского флота.