Лейтенант Рэймидж - [28]

Даже при свете свечи он мог разглядеть ее точеные черты: высокие скулы, большие, широко поставленные глаза, маленький, с легкой горбинкой нос. Рот, пожалуй, немножко великоват, а губы — буквально на гран полнее, чем предписывает классический канон. Выглядело это так, будто замысел скульптора предусматривал изваять богиню, олицетворяющую чувственность. Да! Если не брать в расчет нос, она вполне могла бы послужить моделью великолепной скульптуры Гиберти «Сотворение Евы», которую он видел в Сиене, нет — во Флоренции, у восточных ворот Баптистерия. Интересно, а у нее такое же стройное, крепкое тело, небольшие выпирающие груди, точеные плечи, плоский живот и округлые бедра как у обнаженной Евы? Лицо ее было несколько полнее и чувственнее, чем у той статуи. Рэймидж перевел взор на ее грудь, но накидка … Это все равно, как если бы ее завернули в кокон.

— Какая удача, что я не застрелила вас, лейтенант Рэймидж, — спокойно произнесла она.

«Богиня! — подумал Рэймидж, стремительно возвращаясь с небес на землю, — Диана-Охотница, пожалуй, отнюдь не принадлежащая к миролюбивым существам». Но она прекрасно владела собой и соображала быстро: он заметил, что прежде чем обратиться к нему «лейтенант» маркиза на мгновение задумалась: ей было известно, что как отпрыску графа ему может принадлежать если не настоящий титул, то хотя бы «титул учтивости».[17] И хотя, представляясь, он не употребил его, ей не хотелось допустить ошибки при обращении к нему.

— Это удача вдвойне, — ответил он, — поскольку мой человек готов был вонзить вам в спину кортик.

— Отлично, лейтенант, — заявила она, давая понять, что с формальностями покончено. — Этот человек, — указала маркиза на Нино, — приведет остальных, и мы отправимся в Англию на вашем корабле.

Импульсивный и самостоятельный ребенок, она ничуть не изменилась, став женщиной! Рэймидж почувствовал, что если намерен избежать превращения нескольких следующих дней в сплошную муку, ему стоит перехватить инициативу.

— Мадам, прежде чем отправиться в путь, нам стоит обсудить кое-какие детали.

— Хорошо, только будьте кратки, поскольку мы и так уже вас заждались. Вы опоздали.

Ее тон был настолько покровительственным, что Рэймидж почувствовал, как в нем закипает ярость. Теперь, подумал он, самый подходящий момент, чтобы укоротить эту девчонку до приемлемых пропорций. Он указал на стул, стоящий рядом со столом:

— Прошу вас, присядьте. Повторюсь: мне нужно кое-что объяснить вам.

Он ждал: она подобрала накидку, положила на колени пистолет, так небрежно, словно это был веер из павлиньих перьев, потом холодно посмотрела на него. Так смотрят на докучливого слугу. Рэймидж заговорил. Горечь, звучащая в голосе, удивила его самого.

— Мадам, ради того, чтобы я смог прибыть сюда сегодня, пусть даже с опозданием, как вы изволили заметить, более пятидесяти из моих людей были убиты, еще пятьдесят ранены и попали в плен к французам, а еще пятьдесят с небольшим надрываются сейчас на веслах в надежде достичь Корсики…

— Неужели? — голос ее звучал холодно, вежливо и без всякой интонации. Можно было подумать, что она слушает доклад повара о меню на день.

— Еще более пустячным является факт, что мне пришлось сдать врагу один из кораблей флота его величества.

— Вряд ли вас стоит за это винить — вы ведь так молоды. Вашему адмиралу не стоило доверять юноше командование кораблем.

Ему пришлось собраться, поскольку, судя по всем признакам, приближался один из приступов слепого гнева: он часто заморгал, начал потирать шрам на лбу и поймал себя на том, что однажды едва не скартавил.

— На самом деле адмирал поставил надо мной трех старших офицеров, но все они погибли. Без всякого сомнения, столько потерянных жизней покажутся ему незначительной ценой в уплату за вашу безопасность. Я привожу все эти малозначащие детали с единственной целью: объяснить причины моего опоздания, а также того, почему вы и ваши друзья не сможете отправиться прямиком в Англию.

Девушка опустила голову, слегка отвернувшись от свечи, так что лицо ее оказалось в тени. Рэймидж поймал себя на мысли, что маркиза вовсе не такая, какой показалась ему на первый взгляд — на самом деле она миниатюрная, даже хрупкая, и гнев его рассеялся, словно замирающее в долине эхо. За внешним спокойствием крылись молодость и страх, и ему стало стыдно за свою несдержанность.

— Могу я поинтересоваться, почему остальные не пришли с вами?

— В этом не было необходимости. Крестьянин убедился, что вы не француз, но сообщение наводило на подозрения. Мы решили, что вы пытаетесь таким образом дать кому-то из нас понять, что встречались с ним прежде. Естественно, что «алебастр» подразумевал рудники в Вольтерре, или семью ди Вольтерра. Но я никак не могла припомнить маленького мальчика и строку из Данте.

— Почему же тогда пришли вы, а не кто-то из мужчин?

— Потому что в этом замешан род ди Вольтерра, — нетерпеливо сказала она, — как только я услышала ваш разговор с Нино, я поняла, что вам ничего не известно о смерти моей матери. И тут этот человек, — она указала на Джексона, — набросился на меня.

— Вы не боялись попасть в ловушку?