Лейтенант Бертрам - [48]

— Зачем вы все это затеяли? — спросила она.

Хайн промолчал, но взгляд ее серьезных глаз выдержал. Они были серые, в веселых карих крапинках. Хайн улыбнулся и положил руку ей на плечо.

— Ты хочешь это знать? — спросил он, чувствуя, что больше не боится ее.

— Хочу ли я знать? — возмутилась она. — Моя жизнь, можно сказать, идет прахом, а ты спрашиваешь, хочу ли я знать. Я-то и так знаю, вот только охота мне твой ответ услыхать. Я знаю, все из-за одного вашего упрямства и гордыни, потому что вы не желаете признать, что кто-то посильнее вас!

Она сбросила с плеча руку Хайна и отвернулась.

Хайн отошел от нее. Потом сказал:

— Фридрих ничего мне о тебе не говорил. Я не знал, что ты за человек.

Он зажег конфорку и поставил воду для кофе.

— Фридрих старый человек, — сказала она, — и его еще можно понять, а вот ты, ты-то тут при чем, если он хочет навлечь на себя беду?

— Как тебя звать? — спросил Хайн из угла, не оборачиваясь.

— Дёрте, — ответила она. — Вот этого я не пойму. В этом же нет никакого проку.

Он не ответил. Немного погодя она проговорила:

— Комната у тебя уж очень маленькая. Но косой потолок — это красиво.

— Чертовски жарко летом, — отозвался он и поставил на стол одну чашку и крышку от термоса. Гудела газовая горелка. Когда Хайн опять отвернулся, она сгребла в ладонь со стола хлебные крошки, оставшиеся от его завтрака.

— Не выбрасывай! — закричал он. — Рассыпь их на карнизе за окном.

Она открыла окно в косой стене и высыпала крошки. За окном была ночь. Фонари горели и в городе, и на причале в гавани. В безлунном небе сияли звезды.

— Посмотрела бы ты, какой спектакль устраивают тут птицы по утрам! — сказал он за ее спиной. — Есть тут одна синичка, так ей даже воробьи нипочем!

Воздух был напоен влагой. Дёрте закрыла окно. Хайн уже разлил кофе.

— Еды у меня никакой нет, — извинился он. — Я обычно ем в столовой. А все запасы кончились! — добавил он и рассмеялся.

Вообще все кончилось, пронеслось у него в голове. И может быть, это последняя ночь. Он сам себе удивился. Неужто жизнь была таким уже невыносимым бременем? В это как-то с трудом верилось. А ведь у него сейчас гость, вернее, гостья. Он поставил на стол синий кофейник. А завтра утром он уедет, чтобы вместе со стариком, мужем этой женщины, сложить голову.

Она обошла вокруг стола и опять опустилась на кровать.

— Давай-ка поговорим, — сказала Дёрте и отпила глоток кофе. — Фридрих никогда со мной не говорит. А ты мне все скажешь. Я знаю, я сердцем чую — тебе можно верить.

Хайн улыбнулся, тряхнув рыжими кудрями. Она быстро сдастся, с горечью подумал Хайн. У него уже пропала охота убеждать ее в том, что все задуманное им и Фридрихом — справедливо.

— Давай сперва выпьем кофе, — предложил он, — а на разговоры у нас еще хватит времени.

Он сел рядом с Дёрте.

— Понимаешь ли, стул совсем развалился. — Она не противилась его рукам, не просила погасить свет. Она вытянулась на кровати и дышала глубоко, но спокойно.

— Ты — сама жизнь, — прошептал Хайн, склоняясь над нею.

Она улыбнулась, но не поняла, что он хотел сказать.

Потом он погасил свет и открыл окно.

Под утро он проснулся и увидел, что она сидит в постели с ним рядом. Она была голая, полные груди тяжело обвисли. Ее кожа, казалось, светится в сумраке, голубоватая у шеи, она становилась все бледнее, а вокруг больших коричневых сосков была совсем белой.

Почувствовав на себе взгляд Хайна, она протянула руку к окну, так что ему видна стала темная тень волос под мышкой.

— А вот и твои гости. И синичка тут. Но на одних твоих крошках она бы так не разъелась.

Он вслушался в ее голос.

— Мне пора идти, — сказала она. — Жаль, мы так и не поговорили. А теперь уж не стоит. Теперь тебе надо ехать.

Она вздохнула. Ждала ли она ответа, надеялась ли, что он станет возражать ей?

Он ничего не ответил. Она откинула одеяло и вылезла из постели. Лишь когда ее тепла не стало рядом с ним, он ошеломленно осознал, что снова один. Как все это глупо, пусть она останется, я хочу согреться. Он лег на бок, чтобы лучше видеть, как она стоит и умывается возле трехногого железного умывальника. Она была плотная, но движения ее казались мягкими. Сунув лицо в таз, она руками придержала густые волосы на затылке. И выпрямившись, побила одной ногой о другую, словно стряхивая песок. Вода из губки стекала по ее широкой спине на пол.

— Я тебе всю комнату залила, это ничего? — спросила она, повернувшись к нему.

Глаза их встретились. Потаенная мука в его взгляде причинила ей боль. Она не стала тратить время на вытирание и поспешила накинуть платье.

Хайну Зоммерванду стало стыдно, что он все еще валяется. Он схватил со стула брюки и торопливо натянул их.

Но она уже стояла в дверях. Еще раз обняв его за голые плечи, она сказала:

— Ну, так до одиннадцати.

Он запер за ней дверь. Было холодно, и он не выспался. Ему хотелось умыться. Но в тазу была мыльная вода, в которой плавали волосы. Он вылил ее в ведро и вышел на лестницу за чистой водой. Двигался он медленно, устало опустив плечи. Он был очень недоволен собой. Как он мог позволить себе такое?

И тут у него возникла мысль, заставившая его рассмеяться. Дёрте ждет его в гавани с лодкой. А что, если он не поедет на остров? Разве не может он просто сесть вместе с Дёрте в лодку и смотаться отсюда? Подальше от всех бед, от этой жизни, от этого ада, от этой Германии?