Лейтенант Бертрам - [34]

Стоило ему углубиться в лес всего на несколько метров, всю его неповоротливость и тяжесть как рукой сняло. Он учуял запах смолы, ощутил на языке горечь прелой листвы и мха. И припустился рысцой вдоль ряда светлых грушевых стволов по краю просеки. Уверенным шагом охотника ступал он по корням и мягкому мху. Он чувствовал, что слит воедино с ночным лесом. У края глубокого песчаного карьера он остановился. Тут он хотел свернуть влево, чтобы, обогнув карьер, выйти на опушку. Внизу вдруг раздался шорох чьих-то шагов. Он глянул вниз. Взблеснул потайной фонарь, две головы в стальных шлемах нагнулись над ним.

— Десять часов! — определил один из солдат. — Я уже совсем одурел. Мы спокойно могли бы выкурить но одной.

— Лучше не стоит! — отвечал второй.

Свет опять погас, но они продолжали разговаривать, стоя в темноте.

— Да ты каждую минуту готов в штаны наложить, — сказал первый.

— Обжегшись на молоке, дуешь на воду, — голос второго звучал протяжно.

Первый опять взялся за свое:

— Сегодня утром я был в штабе. И видел там, как два молодчика курили.

— Ну и что? — равнодушно спросил второй.

— Что? Что? Ничего! — рассердился первый.

Кто-то из них откашлялся.

Затем опять раздался голос первого:

— Ах, ни черта ты не понимаешь. Как будто тебе мозги отшибло. А на самом деле все очень просто, если правильно посмотреть. Они знай себе сидят и покуривают. Да постукивают еще сигареткой по серебряному портсигару — мы, мол, господа! Как будто дают тебе по носу: вот мы какие, знай наших! А как дым выпускают: идите вы все куда подальше! А окурок выбрасывают — чуть не полсигареты, им на это начхать! А ты, значит, понимай так: все вы дерьмо!

Второй засмеялся:

— Ну и идейки у тебя! Ладно, пошли.

— Так ты будешь курить?

— Нет.

— Нет так нет, тогда пошли спать.

Йост подождал еще мгновение, прислушиваясь к шагам обоих, а затем продолжал свой путь.

Шел он не спеша. Его раздражил тот странный голос недовольного. Несколько слов, которые он услышал, показались ему глупыми, попросту идиотскими. Но настораживала злоба, с которой это говорилось. Правда, Йост сам над собой посмеивался: мне в его голосе чудится столько же смысла, сколько ему в нашем курении. Однако, как ни верти, а в этом голосе звучала угроза. Мысль о том, что среди его людей есть человек, который ведет такие разговоры, была неприятна Йосту.

Поэтому, когда начальник караула сообщил ему, что отослал назад двух солдат, он хотел было спросить, как фамилии обоих, но ему вдруг стало стыдно и он махнул на это рукой.

На обратном пути мысли его были заняты Марианной. Он до сих пор не написал ей, а он ведь уже больше недели на маневрах. Йост просто не знал, что ей написать. Он так и не поговорил с Марианной. А что он мог сказать? Ведь не было никаких улик, ничего он не заметил между нею и Бертрамом, кроме этого молчаливого замешательства. Так какой же смысл спрашивать ее о чем-то? Но в этом его молчании было что-то недоброе, ибо в душе он молчать не мог. В душе его непрестанно и ядовито звучал вопрос: правда ли это? Он не желал его слышать, он хотел и впредь доверять Марианне, как доверял ей до сих пор. Его чувство собственного достоинства противилось даже мысли о возможности измены, обмана. Его поддерживали в этом и стремление к душевному комфорту, и разного рода боязни: боязнь огорчения, утраты душевного равновесия, которое и так уже было утрачено, и боязнь скандала, насмешки в глазах подчиненных, недовольства в тоне вышестоящих.

Еще и потому он ни о чем не спросил Марианну. Они ни словом об этом не обмолвились. Но — рассуждал Йост — если он действительно ошибается, то почему же тогда Марианна не завела разговор? Она наверняка почувствовала его недоверие, тут сомневаться не приходится. А разве поведение Бертрама не подтверждает его подозрений? Бертрам избегает его, держится отчужденно. Бертрам не осмеливается смотреть Йосту в глаза. И если ему все-таки случалось поднимать глаза на майора по долгу службы, он явно всякий раз смущался. И ведь это с ним уже давно, как сейчас сообразил Йост. Копаясь в прошлом, он вспомнил и то необычайное волнение, в котором пребывала Марианна после его вынужденной посадки на Вюст, ее странную, какую-то нервозную нежность.

Йост шел по лесу. Он устал и все думал: я должен написать Марианне.

Но каким в сложившейся ситуации должно быть это письмо?

Месяц выглянул из-за туч, его серебряный серп виднелся сквозь верхушки сосен. Ярко засветились стволы берез.

Что же мне написать ей? — думал Йост. Подняв с земли камень, он швырнул его в озеро. В лунном свете по воде разбежались блестящие круги.

На пути к дому лесничего Йосту встретились два офицера. Он зажег карманный фонарь. Свет фонаря отразился в очках Хартенека, который шел в сопровождении какого-то курсанта.

— Куда это вы так поздно? — спросил Йост.

— Еще раз проверить плотину, господин майор! — ответил Хартенек по всей форме.

Йост повел фонарем в сторону, свет его скользнул по нежному красивому лицу курсанта и замер на темной поверхности воды. Йост погасил фонарь.

Эта встреча была для него мучительна. Я должен положить конец этим дружбам Хартенека, решил он.