Лейтенант Бертрам - [26]

В казино Бертрам слышал, будто с ней можно поладить. В конце концов, весь город знал, что барышни Зибенрот весьма скудно живут на жалованье почтового инспектора, а следовательно, на замужество нет никаких надежд.

За ратушей Бертрам заметил курсанта Цурлиндена, который стоял, наклонясь к маленькому, сверкающему красным лаком автомобилю, где сидела графиня Шверин, черноволосая, пышущая здоровьем, циничная. Бертраму бросилось в глаза, что в позе Цурлиндена было что-то униженно-смиренное, преданное, его донельзя возмутил молящий взгляд грустных глаз курсанта, когда графиня, смеясь, укатила. Ее автомобиль проехал по Рыночной площади и остановился у «Трех корон». Там Эрика Шверин встречалась с капитанами — посидеть, выпить пива, послушать анекдоты.

Четыре звонких и один глухой удар колокола — час дня. Рыночная площадь пустеет. Лейтенант Бертрам пошел по направлению к городскому парку. Листва на деревьях уже запестрела, особенно на раскидистых буках. Под ногами Бертрама то и дело с хрустом ломались пожухлые листья. В этом году рано настала осень.

Бертрам остановился и сквозь деревья взглянул на виллу, где жил Йост. Как давно он не хаживал этой дорогой, как давно не видел всего этого. Сердце его учащенно билось. Но билось совсем не так, как раньше, когда он — тоже вот так, на мгновенье остановившись, прежде чем войти в дом и встретиться лицом к лицу с Марианной, — предавался мечтательным восторгам.

Сегодня же он, лишь немного помедлив, сделал несколько шагов к садовой калитке, со стесненным сердцем нажал на ручку и тихо прошел по шуршащему гравию.

Теперь каждый его шаг был исполнен надежды и страха. Ему хотелось повернуть назад, и он чувствовал с мучительной уверенностью, что никогда в жизни не забудет этих своих шагов по саду, что сейчас, в этот миг окончательно должна решиться его судьба. И сколько он ни пытался, ему не удавалось отделаться от ощущения, что все могущее тут произойти имеет какое-то особое значение. Итак, он позвонил и уже начал расстегивать перчатки. Слегка склонив голову, он прислушивался к хлопанью дверей и к шагам внутри дома. По гравию дорожки скакал воробей. Под вечер Бертрам сговорился с Хартенеком встретиться в бильярдной. Ему придется взять себя в руки, обер-лейтенант отличный игрок.

Бертрам залился краской, когда перед ним возникла Марианна. Машинально потянулся за сигаретами, которые она ему предложила. Он слышал звук ее голоса. И лишь с трудом разбирал, что же она говорит. Итак, Йост утром уехал на охоту, первая охота на зайцев, и до сих пор не возвращался. Марианна сидела в глубоком кресле, подперев голову правой рукой. Светлые волосы надо лбом светились точно пламя: она старалась не смотреть на Бертрама.

Марианна ощущала его взгляд как прикосновение. Всеми силами стремясь не допустить напоминания о том, что между ними было, о тех объятиях, которые для него были всего лишь небольшим эпизодом. Для нее же из этого проистекло нечто такое, в чем она по сей день еще никак не разберется. Нет, она в самом деле не знала, как ей сказать Йосту, что она беременна. Это в их браке давно уже не случалось. У нее на шее, под ушами, появились два темно-красных пятна. Йост не хотел иметь детей. А ей так хотелось ребеночка… И ее совсем не трогало, что его отец — Бертрам. Она понимала — сейчас или никогда, больше она уже не может откладывать.

Бертрам сидел напротив нее. Он и понятия не имел, что она переживает сейчас, и был самым дурацким образом счастлив. Он не сводил с нее глаз. Взглядом как бы обнимал ее. Сидел в кресле, упершись локтями в колени, смотрел на нее и думал: я молюсь на тебя, Марианна, господи, как я люблю тебя.

Ни о чем другом он был не в состоянии думать.

Он любил ее искренне, всем сердцем. В этот миг для него ничего не существовало, кроме этой чистой, великой любви. Губы у него дрожали, а трясущиеся от волнения руки он зажал между колен. Вдруг она тоже умолкла. Он не заметил этого, пока сам, бессознательно, не начал заполнять тишину словами, тихо и немного нараспев. Это не был его голос, это говорило его сердце. Медленно, запинаясь, падали в пространство слова. Говоря, он еще больше наклонился к ней, так деревья тянут к солнцу свои листья. Он хотел, чтобы огонь, пылавший в нем, проник в нее вместе с его дыханием и шепотом. Она должна ощутить на губах его дыхание, сердцем принять его чувство.

Он говорил тихо, но хотел, чтобы она его понимала. И наклонялся все ниже и ниже.

— Я люблю тебя, господи, Марианна, я молюсь на тебя, — произнес он.

Она поспешно встала. Хотела не поддаваться ему, однако его слова тронули ее. Она испуганно покачала головой, но глаза ее были влажны, а рука гладила его волосы.

— Нет, нет, — говорила она.

Но при этом улыбалась, и Бертрам видел эту улыбку, видел, как морщится ее верхняя губа.

Он вскочил и обнял ее. Она не противилась. Да, в самом деле, она его целовала.

Был ли он счастлив, что держит ее в своих объятиях? Он заставлял себя думать, что счастлив. Но это не было счастьем. Разве в основе всех его страхов и сомнений не лежала уверенность, что она его отвергнет? Разве не надеялся он испытать боль разочарования?