Лейтенант Бертрам - [133]

— А как такое могло случиться? — перебил его Георг. — Как твои люди допустили, чтобы у них из-под носа уволокли эти мешки? Почему они им не помешали?

— Пулеметчик был один. Двое других пошли за боеприпасами и водой для охлаждения. Я сказал пулеметчику, что он обязан был открыть огонь, просто открыть огонь по этим бандитам, — разорялся Флеминг.

— Не шуми так! — тихонько одернул его Георг.

Но Флеминг только пуще расходился.

— Конечно, — орал он, — меня командиром роты не утвердили, так думают, со мной можно все себе позволить! Но так дело не пойдет! Я послал Стефану ультиматум: или к десяти часам они вернут наши мешки, или мы сами явимся за ними, прихватив гранаты.

В темноте Хайн не различал лица Флеминга, только слышал хриплый от бешенства голос да изредка, когда луна выглядывала из-за туч, видел, как сверкают белки его глаз.

Георг очень серьезно сказал:

— Как это между вашими ротами может быть такое пространство? Место расположения вам, кажется, ясно было указано. Я проверю, и виновные понесут наказание.

— У некоторых рот очень протяженные участки… — смущенно пробормотал Флеминг.

— У нас здесь не Альбасете, не учебный плац, — отрезал Георг. — И участки фронта не такие уж протяженные. Если бы вы только могли уже привыкнуть не налезать друг на дружку, как рыбы на нересте, а нормально использовать местность… Но так, конечно, удобнее — орать, что фронт слишком протяженный.

Георг знал, что он сейчас несправедлив, но его разозлило упрямство Флеминга. Если что-то случится, отвечать так и так придется ему, Георгу, ведь это он временно передал роту Флемингу. Но тут уже вмешался Хайн, который угрожающим тоном спросил:

— Что с тобой, Флеминг? Ты просто недоволен, что Стефана утвердили командиром роты, а тебя нет. Вот ты и скандалишь!

— Нет, но на мою роту все смотрят свысока, — в ярости крикнул рейнландец. — Потому что меня не утвердили! Мы как пятое колесо в телеге. Нам определяют самые поганые позиции. Смотри! Всем уже дали кофе. А нам? Да мы за счастье почтем, если нам вообще дадут хоть что-то пожевать! Но если завтра утром мои люди будут голодные и в дурном настроении…

— То виноват будешь ты, и только ты! — прервал его Хайн Зоммерванд. — Теперь мне все ясно. Что это за разговор — всем уже дали кофе! Никому еще не дали кофе! Кухни еще не подтянулись. А вот у тебя и впрямь дурное настроение — завидуешь, ревнуешь к Стефану! Такими речами ты только заводишь людей, натравливаешь их друг на друга. Если ты не прекратишь, Флеминг, если ты сейчас же это не прекратишь, я потребую отстранить тебя от командования, хоть среди ночи, хоть среди боя!

Эта угроза подействовала на Флеминга.

— Слова нельзя сказать! — буркнул он.

Георг протянул ему сигарету.

— Закури, Флеминг! Сегодня вы все отлично держались. Завтра будет трудный день. Не делай глупостей. Завтра утром я рассчитываю именно на твою роту…

— Делаем, что можем, — с не вполне искренней скромностью ответил Флеминг и сразу же опять взялся за свое: — А как насчет мешков с песком, ты сам посуди…

— А твоя рота никогда ничего ни у кого не таскала, а? — со смехом спросил Георг, он хотел кончить дело миром.

— Этого я не говорил, — уже спокойнее произнес Флеминг, но тут же снова возмутился: — Но таскать мешки с песком с огневых позиций — этого мои люди не делают, смею тебя заверить.

— Тебе их вернут, — пообещал Георг, и они двинулись дальше.

Перекинулись несколькими словами с Вальтером Ремшайдом, он показал им брешь, образовавшуюся между ротами Флеминга и Стефана.

— Это со вчерашнего дня так? — спросил Георг.

Но Вальтер Ремшайд не знал. Поначалу он был на другом фланге и только ночью перебрался сюда. Георг с Хайном пошли дальше. Они больше не переговаривались, только внимательно озирались вокруг, но ночь была черным-черна, даже светлую ленту дороги не различить. Георг знал, что за дорогой земля идет немного под уклон, и, если идти вперед, к позициям итальянцев, там тоже обрыв. Они оба отсчитали двести шагов и остановились.

Георг схватил Хайна за рукав и прошептал:

— Ты хоть имеешь представление, где мы? — и почувствовал, как Хайн пожал плечами.

— Хорошенькое будет дело, если мы так, со спокойной душой, сами забредем к фашистам, а? — шепнул Георг.

Хайн рукой зажал ему рот. Ему померещилось, что он слышит шорох. Они стояли тихо, затаив дыхание, и пытались в ровной черноте ночи отыскать глазами хоть какую-то тень, хоть какой-то силуэт, который мог бы служить им ориентиром. Но ничего невозможно было различить, и ни звука не было слышно. Как будто они одни на всем свете. А между тем они знали, что на этой скрытой от них темнотою земле живут и дышат тысячи бойцов. Они вдвоем стояли на узкой полоске ничейной земли, и им казалось, что из мрака на них нацелены тысячи ружей.

— Торчать тут нет смысла, нужно возвращаться! — прошептал Хайн.

Но это легко сказать, а разве была у них уверенность, что если сейчас они повернут назад, то непременно выйдут к своим?

— Надо сесть и ждать, — шепотом сказал Георг. — Может, все-таки сообразим, где кто. Вот свинство, что итальянцы не поют.

Он опустился на сырую холодную землю, вытащил из кармана револьвер и снял с предохранителя.