Лейтенант Белозор - [12]

– Цветы счастливее нас, Жанни: мы изменяемся и вянем, подобно им, но они не страдают, подобно нам!

– Стало быть, и не знают наших удовольствий! Я не завидую цветам. Вы, конечно, знаток в ботанике, Виктор?

– Только любитель, Жанни, только любитель; я не отличу лупинуса от цветного гороха и знаю лилию только по гербовнику. Ваши термины: bulbata, barbata, angusti-folia, grandiflora[65] – для меня арабская грамота.

– И вы, в святилище цветов, в доме известного цветослова, не краснея, хвалитесь этим?

– По крайней мере сознаюсь в своем невежестве, по не каюсь в нем. Я, как соловей персидских поэтов, обожаю розу, одну белую розу, и в этом отношении могу поспорить с первейшими ботаниками, которые слышат даже, как растет трава, что не ошибусь в выборе прелестнейшей.

– Это не очень мудрое предпочтение, господин мудрец, и вам, чтобы хоть сколько-нибудь сохранить уважение батюшки, надо поучиться толковать с ним о листках, и лепестках, и венчиках, и пестиках всех редких цветов без лицеприятия.

– Ваш совет для меня закон, Жанни; я готов охотно не только прилепиться к цветку, подобно пчеле, но прирасти к земле, как цветок, если вы сами посвятите меня в рыцари теплицы. От кого лучше, как не от самой Флоры, могу я научиться изъяснять свои мысли о цветах, а может быть и свои чувства цветами! Не начать ли с сего дня благоуханных уроков, Жанни?

– Чем скорее, тем лучше. Вот этот цветок, например, называется малайская астра.

– То есть звезда, – тихо повторил Виктор, заглядывая в очи своей учительнице, – я знаю две звезды, которых краше не найти в целом небосклоне; к ним и по ним правил бы я всегда бег свой над бездной океана.

– Ах, оставьте, пожалуйста, в покое ваш океан и удостойте сойти с неба…

– Ничего нет легче этого, Жанни, когда небо удостоивает сходить на землю.

– Зато ничего нет труднее, как понимать вашу поэзию! Вот родня вашей любимицы – rose musquee;[66] вот махровая роза; вот тюброза.

– Прелестные цветки! Им недостает только шипов, чтобы поспорить с настоящей розой.

– В самом деле так? Я замечу это в своем травнике, Виктор… Вот китайский огонь.

– Который имеет зажигающее свойство только в ваших руках, – не правда ли?

– Вот мандрагора, про которую индийцы рассказывают, будто она кричит, когда ее срывают со стебля.

– И, верно, кричит: «не тронь меня»?

– Я не решалась никогда оскорблять ее чувствительности; теперь берегитесь, чтоб не заснуть: вот все племена маков; из них свит венец Морфея, и льется опиум в испарениях!

– Не страшусь нисколько их усыпительного влияния, находясь так близко к противоядию. Я говорю по опыту, Жанни: обыкновенное приветствие ваше: «доброй ночи, Виктор» вместо доброй ночи дает мне злую бессонницу.

– Бедненький, Виктор! Теперь я знаю, отчего он бредит иногда наяву! Но на чем мы остановились? На гарлемском жонкиле, на капском ранункуле, на писаном тюльпане? И то нет! Ваша рассеянность прилипчива, господин ученик; но вот кактус, который цветет однажды в год, и то ночью. Надобно несколько зорь сряду стоять на часах, чтобы иметь наслаждение увидеть пышный белый цвет его с оранжевыми окраинами; и вообразите, только два часа красуется он и потом опадает мгновенно.

– Хоть два часа, но он цветет, он манит взоры, он радует сердце прекрасных. Я бы готов был годами жизни купить подобное счастье!

Виктор пламенно глядел на Жанни, Жанни безмолвно смотрела на Виктора.

– Как здесь жарко! – сказала она, отбрасывая от лица воротник голубых песцов, и задумчиво взялась за дверную ручку. – Повторим первый урок и посмотрим, что заслужит ученик мой: место ли в углу или позволение бегать по двору? Например, скажите мне имя этого цветка? – примолвила она, сорвав тюб-розу.

– Не знаю, – отвечал Виктор, не сводя очей с очей Жанни.

– Но что ж вы знаете, боже мой?! – вскричала она.

– Любить, любить пламенно, – возразил с жаром Виктор, схватив нежную ручку ее.

– А что значит любить? – спросила она с простосердечием.

А что значит любить? – повторяю сам я, обращаясь к читателям… И вопрос этот, право, не так глуп, как он кажется сначала. Я много читал в книгах, еще больше слышал мнений людских об этом предмете, и ни одного согласного. Один говорит, что любить значит желать, другой, что любить – отказываться от природы; тот уверяет, что нет любви без денег, другой, что нет ее для богачей. Лишь Сократ сказал философическую истину, назвав любовь стремлением к возрождению посредством красоты, но это определение страсти – не описание ее действий, не характеристика ее феноменов; и что вы ни говорите, а, кажется, я останусь при своем вопросе.

Не дивитесь же, милостивые государи, что этот простой вопрос ужасно смутил неопытного любовника; он вовсе не был приготовлен разменивать свои чувства на мысли и мысли на выражения. Нить его идей прервалась, бодрость на дальнейшее объяснение его оставила; он произнес несколько неясных звуков, потупил очи на цветок, который Жанни держала еще в руке, и, желая найти точку опоры, сказал:

– Это колокольчик?

Должно полагать, у него крепко звенело в ушах, когда он назвал тюб-розу колокольчиком. Жанни не могла удержаться от смеха.

– Нет, Виктор, нет, вы отчаянный ученик, – в вашей памяти, как в снегу, не расти цветам.