Лейла. По ту сторону Босфора - [51]

Лейла снова стала серьезной. Оба хранили молчание, раздумывая о генерале и оценивая его действия.

— Итак, он перешел Рубикон, — взволнованно пробормотал Ханс.

Если национальный конгресс состоится при участии представителей всех регионов, то под знамена национально-освободительного движения, которое возглавит Мустафа Кемаль, станет множество людей. И тогда начнется война с греками, которых нужно оттеснить к морю. Лейлу охватила паника при мысли об участии в этом Антанты.

— Сомневаюсь. Они слишком озабочены демобилизацией и собственными проблемами, к тому же не стоит сбрасывать со счетов общественное мнение европейских стран. Посмотрите на события в моей стране, а также в Великобритании и Франции. Их правительства не смогут заставить солдат воевать за пыльные земли Анатолии без риска мятежей. И война дорого стоит, как бы грубо это ни звучало. Нет, столкновение будет между турками и греками.

— И между турками и турками. Между националистами и приверженцами падишаха, которые будут поддерживать империю.

— Вы волнуетесь за мужа? — напрямик спросил он.

Она вздохнула.

— Недавно в Париже приняли делегацию Порты. Говорят, речь великого визиря крайне не понравилась участникам переговоров. Клемансо заявил, что турки строили империю на обломках завоеванных держав. Нам не простят ни союз с Германией, ни политику по отношению к армянам. Как можем мы надеяться на милосердие? Селим должен скоро вернуться…

Она опустила голову. Сердце Ханса билось все чаще.

— Я знаю, что у нас нет иного выбора, как сражаться вместе с националистами, — пылко продолжила она. — Но сомневаюсь, что смогу убедить в этом мужа. И, в отличие от вас, он вовсе не одобрит, что я выражаю свое мнение в газетах.

Ханс был убежден, что небезразличен Лейле, но женщина оставалась недосягаемой. Супруга дипломата и мать двоих детей никогда не сможет получить развод. И если он не станет бороться со своим чувством, а поддастся ему, это принесет лишь огорчения. Вдруг он понял, что надежды нет. Да и на что надеяться? Скоро вернется ее муж. А Ханса разыскивает британская разведка. Побег в Анатолию в разгар волнений, чтобы впоследствии перебраться в Берлин, — рискованное предприятие. Теперь, когда чешский исследователь[48] расшифровал клинопись хеттов и доказал принадлежность хеттского языка к индоевропейской группе, раскопки в Хаттусе получат новый толчок. Не объяви англичане за голову Ханса вознаграждение, он мог бы работать в музее Стамбула, пока не присоединится к экспедиции. Теперь свободно передвигаться в столице для него невозможно. Это тупик. Он хотел мира, но обстоятельства вынуждали его воевать. И он, вероятно, потеряет Лейлу.

— Зачем вы меня сюда привезли? — внезапно выпалил он. — Вы так свободно со мной себя держите, но на проявление чувств с вашей стороны я надеяться не могу!

Ханс залпом выпил стакан раки. По смущенному взгляду женщины он понял, что этот неожиданный порыв застал Лейлу врасплох. Возможно, турчанка думала о предстоящей борьбе, а он — о любви. А если он ошибся? Может быть, она ничего к нему не испытывает…

— Этой ночью вы бежали из нашего дома и совершили тяжелую и опасную переправу через пролив. И вы предлагаете мне… это? И вы, вы…

Он хотел было сказать ей, что она, сама того не понимая, ведет себя с ним вызывающе. Но мысленно упрекнул себя за неблагодарность. Он вообще не узнавал себя. Еще совсем юным он испытал и любовь, и разочарование. С тех пор он предпочитал женщин, которые не требовали от него любви, которым было достаточно получать и доставлять удовольствие. На Востоке такие отношения не были запятнаны чувством вины. Подарить партнеру счастливые минуты, не требуя ничего взамен, — вот в чем заключалось истинное благородство.

Ханс подошел к окну. Он чувствовал себя ничтожным: перспектива долгого выздоровления, физическое бессилие, скорый отъезд и риск больше никогда не увидеть Лейлу — все это подавляло. Он глубоко вздохнул.

— Простите. Сам не знаю, что говорю. После всего, что вы для меня сделали, это неприлично… Надеюсь, вы не обиделись.

Он вздрогнул, почувствовав ее руку у себя на плече. Она стояла так близко, что он мог вдыхать ее аромат. Она погладила его по щеке, обвела большим пальцем контур его губ. По телу вновь пробежала дрожь, ему очень захотелось обнять ее, но он не решался пошевелиться, боясь спугнуть волшебство.

— Я держу себя с тобой свободно, потому что ты — зеркало моей души, — прошептала она.

Их губы слегка соприкоснулись.

— Ты открыл меня для самой себя. Я всегда буду тебе за это благодарна.

Ханс обхватил ладонями ее лицо. Отблески волн танцевали на белых стенах. Мужчина никогда не чувствовал себя настолько легко. Он стал целовать ее приоткрытые губы, словно целовал весь мир. Он притянул ее к себе, обхватив за талию. Тело Лейлы излучало счастье. Отныне больше не существовало ничего, кроме любви, наполняющей его сердце.

Она что-то говорила, но он не понимал. Все его существо хотело обладать этой женщиной. Она произносила какие-то слова, но их значение ускользало от него. И вдруг ее губы исчезли, ее грудь и бедра больше не прижимались к нему. Она отпрянула, и стало холодно, словно в темной пропасти. Он больше не чувствовал ее тело, и ему показалось, что он погибает.