Лейла. По ту сторону Босфора - [23]

«Не нужно бежать от революции, ее нужно делать!» — думал Орхан, презрительно глядя на этих людей. Студент пережил яростные дни ноябрьской революции[26] в Берлине, когда мятеж кильских матросов вывел на улицы сотни рабочих, размахивавших красными флагами. Юноша ночи напролет беседовал с товарищами о свободе, равенстве, свержении тирании… Он слышал, как под окнами рейхстага Шейдеман[27] заявил во всеуслышание: «Долой кайзера, долой войну! Да здравствует республика!» Орхан испытал огромное волнение, когда вокруг него бурлила радостная толпа.

Но для студента настоящими тиранами были западные политики, заседающие в Париже и расчерчивающие искусственные границы на планисфере, словно играя в какую-то настольную игру. Падишаху должно быть стыдно за то, что он связался с этими монстрами! И шурину Орхана тоже! Селим никогда ничего не понимал. Он чтил умирающую монархию. Турки слишком долго позволяли влиятельным меньшинствам управлять торговлей и финансами. Греки, армяне, евреи, не говоря уже об иностранцах, разбогатели на их поте, потому что воспитанный османец реализует себя только в армии, администрации или дипломатии, а в провинциях необразованные крестьяне вкалывают, как ломовые лошади. Необходимо смести старые обычаи и решительно адаптироваться к современному миру, иначе страна будет обречена на полное вымирание.

В надежде успеть на пароход, который ходил вверх по Золотому Рогу, юноша спустился на пристань. Из-за перебоев с углем расписание как таковое перестало существовать и не было известно, когда судно отчалит. К счастью, Орхан прибежал как раз к отплытию.

Юноша занял место на палубе и, облокотившись о перила, смотрел на воду, как вдруг услышал крики и шум женских голосов. Орхан не мог видеть, в чем там дело, так как для женщин была отведена особая часть на судне. Однако какой-то служащий, совершенно взбешенный, объяснил, что христианки с билетами второго класса отказывались оставаться на палубе и силой пытались проникнуть в каюту первого класса и выгнать оттуда турчанок, заявляя, что находятся под защитой полиции союзников. «Они готовы были перейти в рукопашную, можете себе представить?» — сокрушался матрос.

После подписания перемирия в обществе Стамбула росло социальное напряжение. Поговаривали, будто неверные срывают на улице фески с мужчин и вуали с женщин. Очевидно, жители Пера ликовали. Репутация оккупантов тоже была здорово подмочена. Французско-сенегальские войска вели себя оскорбительно по отношению к туркам. Некоторые женщины-мусульманки теперь отказывались выходить из дому.

Пароход лег на курс, хрупкое суденышко пыталось лавировать меж стальных военных монстров, стоящих на рейде и пестрящих флагами в честь французского генерала. Палуба парохода порой оказывалась в десятке метров от пушек военных кораблей. Наконец пароход вырвался из лабиринта военных кораблей и Орхан полной грудью вдохнул влажный и тяжелый соленый воздух. Юноша запахнул полы пальто. Не хватало еще простыть.

Примерно через час Орхан добрался до Эюпа, бывшей деревни, а теперь района Стамбула. Начался снегопад. Рыбацкие суда, каики, свернутые канаты на пристани припорошило белым. Эюп был мусульманским кварталом, приткнувшимся в верхней части Золотого Рога. Здесь была могила и место поклонения Абу Аюба аль-Ансари, сподвижника Пророка. Атмосфера этого священного места оставалась нетронутой, и союзники здесь даже не показывались.

Молочный туман съедал все краски и звуки. Выделялись лишь зеленые таблички с золотыми надписями, венчающие фонтаны. Завернув за угол одной из улочек, Орхан вдохнул сладковатый запах горящих кипарисовых дров. Рядом с какой-то лачугой собралась толпа. Во время войны на Балканах через Стамбул прошли бесчисленные колонны беженцев, волочившие жалкие повозки, запряженные тощими буйволами. Люди временно располагались в мечетях, брошенных домах, хлевах. Всю зиму они спали на рыболовных судах, на которых смогли сбежать из прибрежных селений Мраморного моря. Тогда они с Лейлой и потеряли родителей. Орхан постоянно был рядом с сестрой, когда та как участник благотворительной организации помогала несчастным. Юноша никогда не забудет несчастные и безропотные взгляды женщин и детей.

Студент без колебаний направился по лабиринту переулков в кафе, где его ждали друзья. Маленькая площадь была безлюдна, но все же Орхан осмотрелся, убеждаясь, что за ним нет слежки, и только потом толкнул дверь. Соблюдая этикет, он почтительно поклонился, приветствуя посетителей.

Развалившись перед наргиле на покрытом ситцем диване, за вошедшим наблюдали друзья в каракулевых шапках, по-модному сдвинутых набок. Дорогие лица после зрелища французского военного парада и Босфора, забитого кораблями Антанты… На Орхана нахлынули эмоции.

Долгое время молодые люди молчали, просто радуясь встрече. Ничто их не торопило. Один из них вдыхал ароматный дым наргиле. Орхан выпил глоток воды, пригубил кофе.

— И что? Это было столь же ужасно, как ты себе представлял? — наконец спросил Селаль.

— Хуже.

— Как это?

— Франше д’Эспере был на белом коне.

Собравшиеся побледнели.

— Мне никогда не нравились французы, — возмутился Селаль с потемневшими от гнева глазами.