Подумав все это, Келайла даже теперь побоялась разворачивать тряпицу с сокровищем. Пошла к окошку наощупь. Открыла деревянную ставню и встала на цыпочки, вслушиваясь в птичье пение. Правду сказала ей прачка Марта: чирикали за окном птички, переливая одни и те же механические песенки, вели из начала к концу и тут же начинали снова. Вроде бы и живые так поют, каждая только свою: сложную, как соловей, или нехитрую, как вот синичка. Но не отзывается сердце на ровные нотки, что выпевает свернутая в металлической грудке пружина.
Зато отозвалось сердце Келайлы на воспоминание о том, как ехала в повозке Гейто, и каждое утро меняла живым птицам воду, сыпала корм, чистила клетки, разговаривая с соловьями и зябликами. Застучало от горячей жалости. Бедные вы мои птички, что же с вами сделали тут, во дворце, превратили живое в мертвое золото и серебро, разве так можно?
Стукнуло сердце раз и другой, и сверток, что держала она у сердца, прижимая рукой, вдруг шевельнулся. Затаив дыхание, Келайла распутала тряпицу, немножко, с краешка. И Светлячок бросил мерцающие блики на толстые прутья решетки.
— Ты хочешь мне что-то сказать?
Но Светлячок только мерцал, освещая ее лицо и указывая тонким лучиком на раскрытое окошко, откуда неслась, повторяясь, механическая песенка. А я ведь ее знаю! — вспомнила Келайла, из этих ноток была собрана песня серого соловейка, любимая моя песенка, и Гейто любил ее слушать.
— Ты хочешь посмотреть в окошко?
Она замерла в нерешительности. Боялась, вдруг снаружи увидит кто ее сокровище. Прибегут отобрать, расскажут Асуру. Но что она думает только о себе! Там, в парке, жалуется механической песней соловушка, плачет о своей отобранной жизни.
Келайла распутала сверточек, залезла коленками на стол. Прижалась к решетке, просовывая наружу руку со Светлячком. А тот пыхнул ярко, как солнышко. И прутья раздались, словно не из черного железа ковали их, а из мягких веревок.
Совсем недолго думала Келайла. Вернулась в каморку только, чтобы забрать свою сумку, да спрятать в нее стебелек Дремы. Снова залезла на стол и протиснулась через прутья, держа в руке Светлячка, который послушно показывал ей неровную стенку с выступами старых камней. И тысячу прекрасных деревьев, осыпанных листьями и цветами. А внизу, прямо под стеной начиналась тропинка, и вела она в чащу, откуда звала Келайлу размеренная песенка золотой птицы.
Девочка очень осторожно спустилась, замирая от страха. Если мастер Асур узнает, что убежала, точно бросит ее сторожевым псам. А Светлячок мерцает так ярко, что стволы деревьев отбросили причудливые тени, будто не яркий день вокруг, а облачная темная ночь, и в ней — сильный фонарь.
Оглядываясь, Келайла шла по тропинке, голосок птицы звучал ближе и ближе. И наконец, поднимая руку, она остановилась под толстым дубом, увидела в свете осколка прекрасную птицу на узловатой ветке.
— Какой ты красивый, — прошептала, трогая пальцем холодные золотые перья, — ведь это ты, серый соловейко? Помнишь, я давала тебе зернышек.
Но птичка закончила песенку и начала ее снова. Келайла провела пальцем по спинке, хвостику, нащупала лапку. А на ней — петельку из серебра, которой прикована была птичка к ветке, чтобы сидеть там, пока не кончится у пружинки завод, а как сносится та пружинка — унесут неживую птицу в плавильную печь, вспомнила она слова Марты.
— Ну уж нет! — поднимаясь на цыпочки, разогнула тугую петлю, сняла птицу с ветки.
Села под деревом, баюкая соловья у сердца. Спросила у Светлячка:
— А теперь что? Ведь все равно он как будто умер. Неужто умер взаправду?
Но Светлячок молчал. А издалека, услышала девочка со страхом, залаяли злые псы, смешиваясь с сердитыми криками. Она быстро замотала Светлячка в тряпку, сунула в сумку на самое донышко. Асур узнал, что она убежала! Сердце Келайлы забилось быстро-быстро, разрываясь от страха за себя и от жалости к соловью. Она еще крепче прижала к груди золотую птичку. И вдруг соловей шевельнулся, поднимая живую головку. Затрепыхался, тюкая пальцы острым клювиком.
— Ты стал живой? — ахнула Келайла, вскочила, уже не заботясь, что ее увидят.
Подняла руки, отпуская серую птицу со взъерошенными перьями.
— Лети! Улетай, соловейко, и не попадай в руки мастеру и его подмастерьям. Скажи доброму Гейто…
Вот тут ее и схватили.
— Ах ты, воровка! — заревел злой голос, и жесткие руки схватили ее плечи, дергая к себе сумку, — ты украла с ветки лучшего золотого соловья! Куда дела птицу? Видал, осталась одна петля, верно, в сумку запихала.
Келайла изо всех сил держала сумку. Сейчас стражник залезет в нее, увидит ее сокровища… Отберет!
Но тот был, конечно, сильнее. В темноте, которая окружала Келайлу, она слышала, как сильные руки вытряхивают из сумки ее нехитрые вещи. Звякнуло треснутое зеркальце, в которое она смотрела на Сейшу, зазвенел осколочек, и замолчал, падая в траву. В его свете увидела она две свирепые рожи, а еще — трепетание серых крылышек над головой, а еще — фигуру в черном плаще, что стояла поодаль. Все кончилось, поняла Келайла, мастер Асур все видел.
Но вдруг Асур прикрикнул на стражников, и те, ворча, отступили, отпуская Келайлу. Подошел, наклоняя к ней белое лицо с черными блестящими глазами. Протянул руку, касаясь заплетенных Мартой косичек.
