Лейденская красавица - [4]

В этой мысли было много утешительного, однако Лизбета чувствовала себя расстроенной и очень обрадовалась, увидев Дирка ван Гоорля, бежавшего ей навстречу вместе с другим молодым человеком, также ее родственником с материнской стороны, Питером ван де Верфом, которому впоследствии суждено было стяжать себе бессмертную славу. Оба поклонились, сняв шапки. Дирк улыбнулся, тряхнув своей светловолосой шевелюрой, на его спокойном лице с немного грубоватыми чертами светились голубые глаза. Лизбета, всегда несколько несдержанная, была недовольна и высказала это.

– Мне казалось, что мы договорились встретиться в три, а часы уже пробили половину четвертого, – сказала она, обращаясь к обоим молодым людям, но смотря (не особенно нежно) на ван Гоорля.

– Я не виноват, – отвечал ей Дирк медленным, тягучим говором, – у меня были дела. Я обещал дождаться, пока металл достаточно остынет, а горячей бронзе дела нет до катания на коньках и санных бегов.

– Стало быть, вы остались, чтобы дуть на нее? Прекрасно, а результат тот, что мне пришлось идти одной и выслушивать такие вещи, каких я вовсе не желала бы слышать.

– Что вы хотите сказать этим? – спросил Дирк, сразу изменяя своему хладнокровному тону.

Лизбета сообщила, что ей сказала женщина по прозвищу Кобыла, и прибавила:

– Вероятно, бедняга еретичка и заслужила то, что произошло с ней, но все же это очень грустно. Я же пришла сюда, чтобы веселиться, а не печалиться.

Молодые люди обменялись многозначительными взглядами. Заговорил же Дирк, между тем как Питер, более осторожный, молчал.

– Почему вы говорите это, кузина Лизбета? Почему вы думаете, что она заслужила все случившееся с ней? Я слыхал об этой несчастной Марте, хотя сам не видал ее. Она благородного происхождения, гораздо более знатного, чем мы трое, и была очень красива, так что ее звали Лилией Брюсселя, когда она была фроу[3] ван Мейден. Она перенесла ужасные страдания только за то, что не молится Богу так, как молитесь Ему вы.

– Вы не зябнете, стоя на одном месте? – прервал Питер ван де Верф, не дав Лизбете ответить. – Смотрите, начинается бег в санях. Кузина, дайте руку. – И, взяв девушку под руку, он побежал с ней по рву. Дирк и Грета последовали на некотором расстоянии.

– Я занял не свое место, – шепотом заговорил Питер, не останавливаясь, – но прошу вас, если вы любите его… простите, – если вы жалеете преданного родственника, то не входите с ним в рассуждения о религии здесь, в общественном месте, где даже у льда и неба есть уши. Надо быть осторожной, милая кузина! Уверяю вас, надо остерегаться.

В центре озера начиналось главное событие дня – бег в санях. Так как желающих принять участие было много, то они разделились на партии, и победители каждой партии становились на одну сторону, ожидая решающего состязания. Этим победителям предоставлялось преимущество, похожее на то, которое иногда предоставляется танцорам в современном котильоне. Каждый правивший санями должен был везти кого-нибудь на маленьком плетеном сиденье впереди себя, между тем как сам стоял на запятках позади, откуда и управлял лошадьми. Пассажира себе победитель мог выбирать из числа дам, присутствовавших на бегах, если только сопровождавшие их кавалеры не выражали формального протеста.

Среди победителей был молодой испанский офицер, граф Хуан де Монтальво, исполнявший в настоящее время обязанности находившегося в отпуску начальника лейденского гарнизона. Это был молодой человек лет тридцати, знатный по происхождению, красивого кастильского типа, то есть высокий, грациозный, с темными глазами, резкими чертами лица, имевшими несколько насмешливое выражение, и хорошими, хотя немного натянутыми манерами. Он совсем недавно приехал в Лейден, и потому об этом привлекательном кавалере знали мало. Известно было лишь, что духовенство отзывалось о нем хорошо и называло его любимцем императора. Все дамы восхищались им.

Как и можно было ожидать от человека столь богатого и знатного, все принадлежавшее графу носило отпечаток такого же изящества, как и он сам.

Так, сани его по форме и окраске изображали черного волка, готового броситься на добычу. Деревянную голову покрывала волчья шкура, и украшали ее желтые стеклянные глаза и клыки из слоновой кости, между тем как на шее был надет золоченый ошейник с серебряной бляхой. На бляхе был изображен герб владельца – рыцарь, снимающий цепи с плененного христианского святого, и девиз рода Монтальво: «Вверься Богу и мне». Вороной конь, вывезенный из Испании, лоснился под золоченой сбруей, а на голове его возвышался роскошный панаш из разноцветных перьев.

Лизбета случайно оказалась около того места, где кавалер остановился после своей первой победы. Она была одна с Дирком ван Гоорлем, так как Питера ван де Верфа, принимавшего участие в беге, отозвали в эту минуту. От нечего делать она подошла поближе и, весьма естественно, залюбовалась блестящей упряжью, хотя, правда, ее интересовали гораздо больше сани и лошадь, чем возничий. Графа она знала в лицо: он был из городских вельмож. Монтальво при первой встрече отнесся к ней с любезностью на испанский лад – по ее мнению, преувеличенной. Но поскольку все кастильские кавалеры держали себя так с бюргерскими девушками, она оставила это без особого внимания.