Лейденская красавица - [139]

Мартин услышал и вместо ответа повернул своего пленника так, что слабый свет из балконной двери упал прямо на его лицо.

– Что это? – воскликнула Лизбета. – Хуан де Монтальво и его сын Адриан здесь… в этой комнате… – Она прервала начатую фразу и обратилась к Фою: – Расскажи мне все по порядку.

В нескольких словах Фой сообщил ей все, что было необходимо, и закончил свой рассказ словами:

– Матушка, сжалься над Адрианом! С самого начала у него не было злого умысла, он спас всех нас и сам теперь умирает, его заколол этот человек.

– Приподнимите его, – приказала Лизбета.

Ее приказание исполнили, и Адриан, не произнесший ни слова с той минуты, как нож пронзил его, проговорил едва слышным голосом:

– Матушка, возьми свои слова обратно и прости меня… перед смертью…

Заледеневшее от горя сердце Лизбеты оттаяло. Она наклонилась к сыну и сказала так, чтобы все могли слышать:

– Приветствую тебя в родном доме, Адриан. Ты прежде заблуждался, но ты загладил свою вину, и я горжусь, что могу назвать тебя своим сыном. Хотя ты и отрекся от веры, в которой родился, я призываю на тебя благословение Господне. Да наградит тебя Бог, мой Адриан.

Она поцеловала холодеющие губы Адриана, Фой и Эльза тоже поцеловали его на прощание. Его отнесли в его собственную комнату, и на лице у него была спокойная улыбка. Через несколько часов смерть положила конец его страданиям.

Когда Адриана унесли, на несколько минут водворилась полная тишина. Затем Мартин напомнил о себе, начав, не ожидая ничьего приказания, двигаться по длинной комнате, полунеся, полуволоча пленника Рамиро. Гигант-фриз казался какой-то огромной шагающей машиной, которую ничто не могло остановить. Пленник упирался каблуками и откидывался назад, но Мартин даже не замечал его сопротивления. Он продолжал идти, пока не остановился напротив дубового кресла, где сидела седая женщина с холодным лицом, освещенным светом двух свечей. Она взглянула и содрогнулась, потом спросила:

– Мартин, зачем ты привел сюда этого человека?

– На ваш суд, Лизбета ван Гоорль, – отвечал он.

– Кто поставил меня судьей над ним?

– Мой хозяин Дирк ван Гоорль, ваш сын Адриан и Хендрик Брант. Их кровь делает вас судьей над ним.

– Я не стану судить его, пусть его судит народ.

В эту минуту со двора донесся гул голосов.

– Хорошо, пусть его судит народ, – согласился Мартин, направляясь к балкону, как вдруг отчаянным усилием Рамиро вырвался из его рук и, бросившись к Лизбете, припал к ее ногам.

– Что вам надо? – спросила она, отодвигая кресло так, чтобы Рамиро не касался ее.

– Пощадите! – задыхаясь молил он.

– Пощадить? Смотрите, дочь и сын, о пощаде просит человек, которой сам никому не давал ее. Молите о пощаде Бога и народ, Хуан де Монтальво!

– Пощадите, пощадите! – твердил он.

– Девять месяцев тому назад я так же молила именем Христа пощадить ни в чем не повинного человека, и что вы отвечали мне, Хуан де Монтальво?

– Вы были моей женой, – старался он умилостивить ее, – неужели это не имеет для вас значения, вы же женщина!

– Вы были моим мужем, имело ли это значение для вас, если вы мужчина? Вот мое последнее слово. Отведи его, Мартин, к тем, кто имеет дело с убийцами.

Монтальво взглянул на Лизбету. Этот взгляд она видела дважды. Первый раз – когда он проигрывал бега, другой – когда Лизбета молила его о жизни мужа. Перед ней был не человек. Такое выражение могло быть только у зверя или дьявола. Глаза его остановились, седые усы поднялись кверху, скулы выступили углом.

– Ночь за ночью мы проводили в одной комнате, и я мог бы убить вас, но я вас пощадил, – поспешно проговорил Монтальво.

– Меня пощадил Господь, Хуан де Монтальво, ради того, чтобы мы дожили до этого часа. Пусть Он пощадит и вас теперь, если на то будет Его воля. Я не судья вам. Судит Он и народ.

Лизбета при этих словах встала.

– Стойте! – закричал он, скрежеща зубами.

– Нет! Я иду принять последний вздох убитого вами моего и вашего сына.

Он встал на колени, и его глаза в последний раз встретились с глазами Лизбеты.

– Помните ли вы, – спросила Лизбета спокойным голосом, – те слова, которые я вам сказала много лет тому назад, в день, когда вы купили меня ценою жизни Дирка? Я думаю, что эти слова исходили не от меня…

Она прошла мимо него в широко открытую дверь.

* * *

Красный Мартин стоял на балконе, крепко держа Рамиро. Внизу кишела густая толпа. Наступила полная темнота, и только кое-где пылали факелы или теплился фонарь, освещая бледные лица, так как лунный свет, ярко падавший на Мартина, едва достигал улиц. Все увидели, как высокий, худой, длинноволосый фриз вышел со своей ношей на балкон, и раздался такой крик, что сотряслись крыши Лейдена. Мартин поднял руку, и воцарилось глубокое молчание, среди которого дыхание толпы поднималось вздохами, как трепет ветра.

– Граждане Лейдена, – заговорил фриз громким басом, раскатившимся по всей улице, – я хочу сказать вам несколько слов. Знаете вы этого человека?

Снизу раздалось громкое: «Да!»

– Он испанец, – продолжал Мартин, – благородный граф Хуан де Монтальво, много лет тому назад принудивший одну из гражданок Лейдена, Лизбету ван Хаут, ради того, чтобы завладеть ее состоянием, выйти за него замуж, когда он уже был женат, купив ее ценой жизни ее жениха Дирка ван Гоорля.