Левый берег Стикса - [39]

— Ты давай, сначала замуж выйди.

— Если я за него не выйду, он меня зарежет!

— Врешь, подруга. Сама аж пищишь от счастья, но врешь.

— Вру. — Призналась Кияшко. Я так подумала — подумала-подумала и решила: «Нахера мне эта независимость?»

Они рассмеялась. Уже не только, как подруги, но и, как сообщницы.

— Детей нарожаю. — Сказала Оля. — Он хочет троих. Кстати, он по профессии — юрист. А юрист в Грузии — очень уважаемый человек. И судя по тому, сколько он зарабатывает — он хороший юрист.

— Какая разница, — Диана внимательно посмотрела на подругу, — пусть он хоть отары пасет. Я тебя, дурища чертова, ни разу такой не видела. У тебя счастье из ушей лезет. Гиви из анекдота… Сама ты — из анекдота. Хватай тарелки и пошли в комнату, мужчины заждались.

Они выпили весь коньяк в доме и съели все, что было в холодильнике. Диана, правда, не пила, но тоже была весела и радостна. Водачкория оказался прекрасным рассказчиком, веселым интеллигентным парнем, а пел так, что заслушаешься. Кияшко смотрела на него влюбленными глупыми глазами и Диана не могла поверить в это превращение. Куда делись кияшкины грубоватая речь и ехидство? Милая, образованная девушка. Сама невинность. Костя уловил удивление Дианы и хитро подмигнул.

В прихожей они долго целовались и обнимались. Подвыпившие мужчины хлопали друг друга по плечам. Гиви своим громогласным голосом приглашал их в гости летом, а Кияшко щебетала, как канарейка. Диана, целуя Гиви в гладко выбритую щеку, шепнула ему на ухо, так чтобы Оля не слышала.

— Береги ее.

И услышала ответный шепот, причем совершенно трезвый, будто бы и не было выпито ничего.

— Не волнуйся. Спасибо вам.

— Ну, шельмец, — подумала Диана. — Обо всем догадался ведь.

Она расцеловала подругу. Дверь закрылась.

И внезапно стало тихо. Только лязгал старый лифт, увозя будущую чету Водачкория, вниз, в аэропорт, в Тбилиси — далекий и солнечный город.

Они с Костей остались вдвоем.

— Что я тебе говорил?

— Ты старый змей.

— Я мудрый. И именно я скормил яблоко твоей пра-пра-пра-бабушке.

Он обнял ее.

— А теперь пошли спать. Тебе уже час положено быть в постели, гулена.

— А убирать весь этот раскардаш?

— В постель. Я сам уберу.

— Тебе понравился Гиви?

— Мне симпатичны мужчины, способные настоять на своем. И способные плакать от неразделенной любви.

— От неразделенной? Да он — хитрюга!

— Значит, мне нравятся хитрюги.

— Потому что ты сам такой!

— Да. Я тоже такой.

— Но поешь фальшиво.

— Я, вижу, тебе тоже понравился Гиви.

— Я очень за нее рада. — У двери ванную она обернулась. — Ты знаешь, если бы он был хоть чуть-чуть другим, Оля так и осталась бы — одна.

— А зачем, по-твоему, в мире существует судьба? — спросил он серьезно.

Супруги Водачкория писали им часто, звали к себе, но Красновы так и не выбрались. Они перезванивались, обменивались фотографиями в конвертах, но повидаться им было не суждено. Диана направила несколько безответных писем и получила ответ от родителей Гиви.

Ни его самого, ни Оли, ни их близнецов — Артура и Давида, не было в живых. Во время боев в столице новой независимой Грузии, в окно их квартиры на проспекте Шота Руставели бросили ручную гранату. Шеварднадзе и Гамсахурдиа выясняли свои отношения, а гранату, почему-то, бросили именно в это окно.

Диана весь день проплакала, А Костя молчал, и курил сигарету за сигаретой.

Но тогда, в 1985-ом, до этого печального дня было еще так далеко. Они были молоды, счастливы и любимы. Сегодня. И кто знал, что завтра может быть не быть, а судьба не всегда бывает счастливой?

Костины приятели были удивительно разношерстной компанией. Наверное потому, что круг его знакомств не ограничивался студенческой, университетской братией, и сословной академической спеси он подвержен не был. Общался тесно он только с теми, с кем не был связан по работе, но не потому, что держал себя заносчиво с подчиненными, а вполне искренно полагал, что подобное положение вещей может повредить служебным отношениям.

Диана была с ним не согласна, но особо не настаивала. Ребята, работавшие в горкоме ей, в принципе, нравились, но виделись они только на протокольных мероприятиях. Костя называл это — держать дистанцию.

У них в доме часто бывали: Андрюша Тоцкий — бывший капитан КВН Университета, очаровательный еврейский юноша, злой и остроумный, хотя, по Дининому мнению, больше злой, так как ни одной обычной остроты она от него не слышала.

— Добрая шутка, — говорил Андрюша, — удел сытого общества. Я так не умею. С детства чувствую себя так, будто мне кое-что зажали дверью, а теперь меня же через эту дверь выгоняют. Вот тебе бы, Костя, понравилось, чтобы тебе кое-что зажали дверью?

— Мне бы это не понравилось! — вмешивалась Диана.

— Вот! Голос народа! — радовался Тоцкий. — Хотя, прошу заметить, Диане в дверях зажать нечего!

— Тебе бы в дверях язык зажать, — добродушно огрызался Костя, — договоришься. На тебя досье, как «Капитал» толщиной. Ты остановись, пока не поздно.

На Андрея был «зуб» у главного городского идеолога — Лидии Матвеевны Равлюк, но он относился к неприятностям философски, считая их почетными и неизбежными. А Равлюк называл «главной жопой города» (надо сказать, что для удобства Лидия Матвеевна действительно должна была сидеть на двух стульях, как минимум) и, Костя подозревал, что ей, об этой шутке Андрюши, рассказали прихлебатели.