Левые альтернативы для Европы. Брюссель, Европейский Парламент, 16 мая 2012г. - [7]

Изменятся все ранее существовавшие (в марксистской теории) классы. Они уже изменены. Это – постмодернизм, о котором говорил Сергей Кургинян, это – разрушение традиционных классов. Теперь нам надо понять: где рабочий класс, какого типа средний класс у нас есть? Произошло разрушение привычных связей.

Политика уничтожена телевидением, системой средств массовой коммуникации. Политика больше не в парламенте, она – на ТВ. Создано «общество спектакля», о котором писал Ги Дебор. Имеющаяся у нас демократия – это больше не демократия. Я согласен с выступавшими до меня: нам нужна демократия! Иначе мы не создадим никакой новой демократии! Простите за тавтологию.

Серьезная задача – создать масштабное движение людей, понимающих, что мы на грани реальной опасности для выживания цивилизации. Я разделяю идеи Сергея Кургиняна. Мы идем к войне, и у нас нет способов остановить эту войну. Речь идет не о теоретической дискуссии, а о факте. Если мы посмотрим на цифры, то увидим, что все идет к войне. У нас нет способов остановить ее!

Это значит, что мы должны рассказать новую историю людям. Посмотрите! Мы оказываемся в ситуации, когда наше выживание находится под угрозой. Физическое выживание. Сейчас мы находимся именно в этой точке. Многие ученые говорят о том, что в середине нашего столетия возможность выжить будет ниже, чем когда-либо. В каких мы в данный момент условиях? Везде кризис: в том, что касается климата, энергетики, снабжения пресной водой и продовольствием. У нас нет идей, как пережить этот кризис. Есть некоторые единичные ответы на вопрос, но нет комплекса мер.

Я коротко резюмирую все вышесказанное: с идеями XX века мы не выйдем из сложившейся ситуации. Нужен новый подход, новая стратегия! Здесь господин Кургинян прав. Кто все это сделает? Я согласен с тем, что говорилось ранее, но кто эти «мы»? Вот – предмет для дискуссии.

Сергей Кургинян: Перед тем, как сказать, быть может, не совсем политкорректные слова по этому поводу, я представлюсь. Я не входил в Коммунистическую партию Советского Союза, не был членом КПСС, а наоборот – отчасти преследовался в эпоху Брежнева. Но когда я понял, что рушится не засилье бюрократии, а просто мироустройство, я довольно быстро пришел в партию в то время, когда из нее бежали. И вдруг я там оказался вознесен на предельные высоты. В числе прочего, мы там создали некоторый Институт коммунизма и на протяжении этих 20 лет его сохранили. Не только выстояли, но теперь, как видите, переходим в наступление. Поэтому для нас «коммунизм» - не пустое слово, не некий пройденный этап, не реликт, а что-то, что принадлежит будущему. Но! Для того чтобы это принадлежало будущему, давайте посмотрим, что происходит на территории, предположим, близкой и к России, и к вам.

Вот, например, Украина. Есть Янукович и Тимошенко, которая сидит в тюрьме. Дело, конечно, не в том, что она сидит в тюрьме, а в том, что оба себя исчерпали – и один, и другой. Население Украины реально разочаровано и в Януковиче, и это понятно, и в Тимошенко, потому что это был самый ужасный период. Но ни Симоненко, ни Мороз не могут воспользоваться этой ситуацией. А кроме них существует еще Тягнибок, что знаменует собой сваливание в фашистскую сторону.

Молдавия, которая ненадолго воспользовалась коммунистической ситуацией. Там мой близкий знакомый Марк Ткачук, который очень любит мои книги и так далее, ничего не сумел извлечь из этой ситуации.

Ситуация – крайне левая, возможно, возникает в Европе быстрее, чем коммунистические силы могут этим воспользоваться. Они абсолютно не готовы к тому, что у них может возникнуть новый шанс. Они настолько убедили сами себя, что этого шанса у них никогда не будет, что находятся в специфическом состоянии. Кроме того, у всех этих идей должен осуществиться глубочайший «апгрейд». Никто не разработал по существу идею отчуждения. Мы все говорим об эксплуатации по Марксу, но никто не говорит «отчуждение». Никто не привел Маркса в некоторое новое состояние ситуации. Никто не проанализировал, что происходит с пролетариатом на современном этапе. Должны ли мы о нем говорить? Становятся ли постиндустриальные группы классами? И можем ли мы говорить о постиндустриальных группах – «мы», как о субъекте, потому что проблема субъекта мне наиболее близка.

Теперь нам говорят, что, конечно, это все должно адресоваться обществу и только тогда будет существенно, когда будет поддерживаться огромными общественными силами. Я вам могу сказать, что мы – наше движение – провели самое крупное социологическое исследование в истории России, реально опросив 30 тысяч человек. Вы знаете, что ни Гэллап, никто другой таких исследований не проводит. Сейчас о желании отстаивать советские ценности в большей или меньшей степени и нежелании их дальнейшей деконструкции говорят 89,7 процента российского населения. 89,7 процента! При этом ни Зюганов, ни кто-то другой этим воспользоваться не может все из-за этих же проблем. Возникает вопрос: когда мы говорим с широкими слоями общества, обладаем ли мы языком? Есть ли у нас язык, как говорит франкфуртская школа: субъект, дискурс и язык? Сначала формируется дискурс, потом – структура.