Левша на обе ноги - [14]

Собственно, именно желание обрести в нем поддержку и привело к тому, что Спенсеру Клею стала известна история Джека Уилтона, а когда что-нибудь становилось известно Спенсеру Клею, несколько часов спустя об этом узнавал весь Марис-бей. У Спенсера был, что называется, язык без костей, и он просто органически не мог удержать в секрете ни одну свежую новость.

Итак, не прошло и двух часов, а все уже знали, что нашего нового знакомца гложет незримая тоска. А что он при этом сохраняет внешне жизнерадостный вид — так это настоящий подвиг.

Клей, известный любитель пожаловаться на жизнь, обрадовался возможности излить свои печали и приступил к Уилтону с длинной повестью о каком-то из своих многочисленных злоключений. Не помню уже, о каком именно — у него их всегда в запасе не меньше дюжины, да и несущественно это. Главное — выслушав его терпеливо и очень вежливо, Уилтон в ответ рассказал такое, что Клей прикусил язык. Даже он не посмеет скулить о том, как промахнулся клюшкой по мячу и как его обсмеяли во время игры в бридж, или какое у него там на сегодняшний день главное огорчение, когда у другого человека вся жизнь рухнула.

— Он меня просил никому больше не рассказывать, — повторял Клей каждому встречному, — но тебе-то можно! Он не хочет, чтобы об этом знали, а со мной поделился, потому что, говорит, есть во мне что-то, внушающее доверие. Какая-то внутренняя сила, так он сказал. По нему ни за что не угадаете, а ведь жизнь у него разбита. Ну буквально вдребезги, понимаете ли. Он мне все рассказал, да так просто, искренне, что прямо сердце надрывается. Понимаете, несколько лет назад он обручился, и вот в день свадьбы — в самый что ни на есть день свадьбы, утром — невеста тяжело заболела и…

— И умерла?

— И умерла. У него на руках. Вот так прямо у него на руках и умерла, дружище.

— Ужас какой!

— Не то слово. Он так и не справился со своим горем. Надеюсь, это останется между нами, старина?

И Спенсер мчался дальше в поисках новых слушателей.

Все ужасно жалели Уилтона. Такой славный малый, да еще спортсмен, и такой молодой — невыносимо думать, что за его смехом скрывается боль чудовищной потери. А он казался таким веселым! И лишь в редкие минуты откровенности, в доверительном разговоре, когда человек раскрывает перед собеседником всю душу, Уилтон позволял себе намекнуть, что в его жизни не все гладко. Например, однажды под вечер Эллертон, который вечно в кого-нибудь влюбляется, загнал его в угол и завел речь о своей очередной сердечной драме, но тут лицо Уилтона исказила такая боль, что наш страдалец мгновенно заткнулся. По словам Эллертона, его, словно пуля, сразила мысль о собственной бестактности. Практически без перехода он повернул разговор от любовных материй к обсуждению наилучшего способа выбить мяч из бункера на седьмой лунке — поистине, чудо дипломатии.

Марис-бей — тихое местечко, даже летом, так что трагедию Уилтона живо обсуждали в здешнем обществе. Поневоле отрезвеешь, увидев на минутку неизбывную печаль земного существования, так что поначалу в присутствии Уилтона все принимали скорбный вид и начинали вести себя, точно плакальщики на похоронах, но это скоро прошло. Внешне он был неизменно весел, и казалось глупым ходить вокруг него на цыпочках и разговаривать шепотом. В конце концов, если вдуматься, ему решать, как относиться ко всей этой истории. Если он предпочитает скрывать боль под бодрой улыбкой и смехом гиены, одаренной особо выдающимся чувством юмора, нам остается только покориться его желанию.

Так мы и сделали, и мало-помалу погубленная жизнь Джека Уилтона превратилась почти в легенду. Конечно, мы о ней помнили, но на наши повседневные дела она никак не влияла. Только если кто-нибудь, забывшись, как тогда Эллертон, начинал напрашиваться на сочувствие, в глазах Уилтона мелькала боль, и губы сжимались, напоминая нам, что он-то ничего не забыл.

Так оно и шло недели примерно две, а потом приехала Мэри Кемпбелл.

Привлекательность для противоположного пола — исключительно вопрос личного вкуса, так что разумный человек об этом и спорить никогда не станет, просто примет любовные причуды как часть общей загадки мироздания и на том успокоится. Я, например, не замечал за Мэри Кемпбелл ровно никакого очарования. Возможно, отчасти это связано с тем, что я тогда был влюблен в Грейс Бейтс, Элоизу Миллер и Клариссу Уэмбли — ведь летом в Марис-бей всякий, кто хоть на что-нибудь годится, вполне способен влюбиться в троих сразу. Так или иначе, Мэри оставила меня равнодушным. Мое сердце при виде ее не забилось чаще. Она была невысокая и, на мой взгляд, невзрачная. Некоторые говорили, что у нее красивые глаза, а по-моему — самые обыкновенные. И волосы тоже обыкновенные. Вся она была обыкновенная — вот самое подходящее слово.

Тем не менее сразу же стало ясно, что Уилтону она кажется чудом, и это тем более удивительно, что он — единственный из нас всех — мог бы при желании заполучить любую девушку в Марис-бей. Когда молодой человек шести футов ростом напоминает внешне одновременно Геракла и Аполлона, да к тому же еще сверхъестественно играет в теннис, в гольф и на банджо, с девушками в курортном городке у него трудностей не будет. А уж если ко всему этому прибавить трагическое прошлое, так они просто пачками будут падать к его ногам.