Лев Троцкий. Оппозиционер, 1923-1929 - [6]

25 — 26 октября на пленуме ЦК основной спор разгорелся именно между Троцким и Сталиным. Оба они выступили с докладами, а затем, после прений, с заключительными словами. Троцкому изменила его обычная выдержанность. Он говорил нервно, сбивчиво, часто отвлекался на смежные или даже совсем посторонние вопросы. С полным основанием оратор отвергал термин «троцкизм», который был изобретен в предыдущие недели и стал усиленно навязываться представителями сталинского большинства, прежде всего Зиновьевым и Куйбышевым. В выступлении содержалось прямое предостережение по поводу того, что намеченное решение пленума с осуждением поведения Троцкого и его сторонников «подготовляет почву для тех, кто хочет уничтожить почву для дальнейшей совместной коллективной работы». Оратор призвал участников пленума хорошо подумать, прежде чем принять решение. «Если вы ступите на тот путь, на который вы как будто бы хотите вступить, вы сделаете огромную ошибку»[32].

Сталин выступил с короткой речью, спокойно, без эмоционального напряжения, в свойственной ему упрощенно-дидактической манере. Он вновь попытался набросить на себя маску примирителя, при этом серьезно извращая факты и занимаясь откровенной демагогией. Смысл его выступления состоял в том, что новую дискуссию допускать ни в коем случае не следует, что необходимо во что бы то ни стало осудить ошибочные поступки Троцкого и «обеспечить такой порядок, чтобы все разногласия в будущем решались внутри коллегии и не выносились вовне ее». Иронизируя по поводу требования члена ЦК Яковлевой (она поддерживала в это время Троцкого) провести дискуссию, Сталин произнес: «Как чеховская дама: «дайте мне атмосферу». Бывают моменты, когда не до дискуссий… Партия ушла в огромную и важнейшую работу по мелочным [по конкретным][33] вопросам. Выдумывать сейчас дискуссии преступно… Дискуссия в центре сейчас необычайно опасна. И крестьяне, и рабочие потеряли бы к нам доверие, враги учли бы это как слабость»[34].

Именно в таковом духе были выдержаны постановления пленума[35]. Помимо резолюции о выступлении Троцкого и «Заявлении 46-ти» было утверждено решение пленума «О внутрипартийной демократии», в котором было указано на намечаемый Политбюро курс на демократизацию партийной жизни. Иначе говоря, осудив Троцкого и следовавших за ним деятелей, пленум фактически утвердил компромиссный курс, который, впрочем, Сталин осуществлять не планировал. Это был банальный обман партийного актива, в том числе и Троцкого, оказавшегося в безвыходном положении. С ним вроде бы согласились, ему вроде бы пошли на уступки. Но в чем именно ему уступили, понять было невозможно. Все прошлые кадровые изменения остались в силе. Инструментов воздействия на секретариат Сталина, Политбюро, где Троцкий был в меньшинстве, РВС, где Троцкий тоже теперь был в меньшинстве, ЦК и ЦКК, где сторонников Троцкого было мало, у Троцкого не было. Курс на демократизацию партийной жизни был обещан, но резолюцию X съезда партии о запрете фракционной деятельности пока что никто не отменял. Что было делать — не ясно.

Чтобы отвлечься от тяжкого нервного напряжения, он, как делал это и ранее, отправился на охоту в местность, известную под названием Заболотье, на подмосковной реке Дубне. Некоторое время назад он познакомился здесь с крестьянином Иваном Васильевичем Зайцевым из села Калошина, с которым и предпринимал свои экспедиции. Обычно в таких походах участвовали также близкие к Льву Давидовичу партийные деятели — Преображенский, Муралов и Пятаков. Седова вспоминала, что утиная охота приносила Троцкому «душевное успокоение благодаря тесному общению с землей, деревьями, водой, со снегом и ветром. Это было одновременно состязанием с природой и временем размышлений»[36]. В последнее воскресенье октября после охоты Троцкий провалился в болото. Все окончилось вроде бы благополучно. Он смог выбраться, дошел до автомобиля, но сильно промок и промерз. На следующий день он слег с сильной простудой. За простудой последовали серьезные осложнения. Температура прыгала, и это его невероятно мучило. Долгое время — весь остаток осени и зиму — он провел в постели.

В начале ноября была объявлена общепартийная дискуссия по вопросам, волнующим партактив. Сохраняя видимость примирения и частичного признания правильности позиции Троцкого, Сталин и другие члены Политбюро предложили Троцкому подготовить совместную резолюцию о внутрипартийной демократии. Троцкий согласился, не просчитав, в какую ловушку попадает. «Можно предвидеть революцию и войну, но нельзя предвидеть последствия осенней охоты на уток», — саркастически писал он в мемуарах[37]. Несколько неформальных встреч между болеющим Троцким и Сталиным и Каменевым прошли в квартире Троцкого, в его домашнем кабинете. Седова вспоминала: «Это были тяжелые дни, дни напряженной борьбы… Я сидела в спальне рядом и слышала его выступления. Он говорил всем своим существом, казалось, что с каждой такой речью он теряет часть своих сил, с такой «кровью» он говорил им. И я слышала в ответ холодные безразличные ответы. Ведь все предрешалось заранее. Зачем им было волноваться? Каждый раз после такого заседания у Л[ьва] Д[авидовича] подскакивала температура, он выходил из кабинета мокрый до костей и ложился в постель. Белье и платье приходилось сушить, будто он промок под дождем. Заседания происходили в то время часто, в комнате Л[ьва] Д[авидовича] с тусклым старым ковром, который мне из ночи в ночь снился в виде живой пантеры: дневные заседания ночью превращались в кошмар»