Лев Толстой о величии души человеческой. Путь Огня - [65]

Нынче (…) испытал без всякой внешней причины особенно сильное и мало сказать: приятное, а серьёзное, радостное чувство совершенного отпадения не страха даже, а несогласия со смертью. (…) Чувство это подобно тому, что бы испытал человек, узнав неожиданно для себя, что там, где он считал себя вдали от дома, он подле него, и что то, что он считал чем-то странным и чуждым, есть самый дом его. [126]

Живи той частью твоей души, которая сознаёт себя бессмертной, которая не боится смерти. Эта часть души есть любовь. [127]

Только тогда легко умирать и радостно, когда устанешь от своей отделённости от мира, когда почувствуешь весь ужас отделённости и радость соединения, если не со Всем, то хотя бы выход из тюрьмы здешней отделённости, где никто не понимает, не знает, не хочет понимать и знать тебя (хотел сказать: ни тебя, ни Бога), когда только изредка общаешься, как перелетающими электрическими искрами любви. Так хочется сказать: довольно этой клетки. Дай другого, более нужного мне общения. [128]

…Что ближе к смерти, то радостнее жизнь. Как будто по мере количественного уменьшения она в несоразмерно большей степени увеличивается качественно. [129]

Помогай вам бог (…) всё больше жить истинной жизнью и, приближаясь к смерти, всё больше и больше уходить от неё. [130]

…Чувствую себя всё более и более близким к смерти, и потому часто чувствую себя более живым. – Как-то все явления мира всё более и более теряют свою реальность, и не в мыслях, не вследствие философствования, а прямо непосредственно изменилась как будто декорация, и я вижу, что за ней. А за ней истинная реальность, такая же, как и та, которую я чувствую в себе. [131]

…Мне надо бы сделать большое усилие, чтобы бояться перехода. Как прежде, когда я считал своим я – своё животное, я не мог представить себе жизни после смерти, так теперь я не могу представить себе прекращения жизни при смерти. [132]

…Смерть всё больше и больше, и в последнее время так стала мне близка, не страшна, естественна, нужна, так не противоположная жизни, а связана с ней как продолжение её, что бороться с ней свойственно только животному инстинкту, а не разуму. [133]

Вот кабы дожить до этого, чтобы, как в детстве, живёшь весело и бодро, с всегдашним ожиданием ещё лучшего воскресенья, праздника, когда не будешь учиться, а будут разные новые удовольствия. Кабы так смотреть на смерть! А можно, и даже должно. Если мы сыны божии и живём духовной жизнью, то смерть должна быть не пугало, а радостная надежда и поощрение. [134]

– 8 –

Смерть и рождение два предела. За этими пределами одинаковое что-то. [135]

Когда люди умирают, куда они уходят? А туда, наверное, откуда приходят те люди, которые рождаются. (…)

Человек выходит из дома и работает, и отдыхает, и ест, и веселится, и опять работает, и, когда устанет, возвращается домой. [136]

Обыкновенно жалеют о том, что личность не удерживает воспоминания после смерти. Какое счастье, что этого нет! Какое бы было мучение, если бы я в этой жизни помнил всё дурное, мучительное для совести, что я совершил в предшествующей жизни. А если помнить хорошее, то надо помнить и всё дурное. Какое счастье, что воспоминание исчезает со смертью и остаётся одно сознание, – сознание, которое представляет как бы общий вывод из хорошего и дурного, как бы сложное уравнение, сведённое к самому простому его выражению: х = равно положительной или отрицательной, большой или малой величине. Да, великое счастье уничтожение воспоминания, с ним нельзя бы жить радостно. Теперь же, с уничтожением воспоминания, мы вступаем в жизнь с чистой, белой страницей, на которой можно писать вновь хорошее и дурное. [137]

Есть люди, одарённые в сильной степени нравственным и художественным чувством, и есть люди, почти лишённые его. Первые как бы сразу берут и знают интеграл. А вторые делают сложные вычисления, не приводящие их к окончательным выводам. Точно как будто первые проделали все вычисления где-то прежде, а теперь пользуются результатами. [138]

– 9 –

…Как ни важно хорошо жить, едва ли не важнее всего хорошо умереть. Дурная, непокорная смерть ослабляет влияние хорошей жизни; хорошая, покорная, твёрдая смерть искупляет дурную жизнь. [139]

…Самая кажущаяся хорошей и значительной жизнь может сделаться ничтожной последними годами или часами, и наоборот. [140]

Равновесие

Надо жить, проходя между двумя одинаково опасными утёсами Харибды и Сциллы: желания умереть и желания продолжать жить. Хотеть умереть – не будешь работать, не хотеть умереть – значит, что работаешь для себя, а не для Бога. [1]

…Работа (…) не только не есть сама в себе добродетель (…), а может быть если не пороком, то причиною его; человек, увлекаясь работой, как пьянством, пренебрегает своей духовной жизнью, ставит обязанности перед делом впереди обязанности перед людьми… [2]

Как человек, живущий для славы людской, жертвует своей животной личностью для славы, но не может пренебрегать ею вполне, потому что она, его животная личность, есть необходимое условие его деятельности для приобретения славы, так же точно и человек, живущий для исполнения воли Бога, жертвуя и личностью, и славой людской для исполнения воли Бога, не может вполне пренебрегать ни телом, ни славой людской, потому что и то, и другое суть орудия исполнения воли Бога, может соблюдать их в той мере, в которой они нужны для исполнения воли Бога. Трудно найти эту середину – лезвие (…), и аскетизм для аскетизма, и юродство для юродства – грех. [3]