Лев Толстой о величии души человеческой. Путь Огня - [30]

Бог передаёт знание о себе человеку не человеческим языком – словом, а своим особенным, божеским языком, без слов вполне понятным чистому сердцу человека. [15]

У каждого человека есть глубина внутренней жизни, сущность которой нельзя сообщить другому. Иногда хочется передать это людям. Но тотчас же чувствуется, что передать это вполне другому человеку невозможно.

Потребность эта есть потребность общения с богом. Устанавливай это общение и не ищи другого. [16]

Удивительное дело! Стоит только рассказать, как-нибудь раскрыть людям то доброе, которое чувствуешь, делаешь или хочешь делать, и тотчас же та внутренняя сила и радость, которую давало это сознание добра, – исчезает. Точно как выпущенный пар из паровика. Если делаешь для Бога, то делай только для Бога. Держи тайну с Богом, и он поможет тебе. Как разболтал людям, он отворачивается от тебя. «Ты, мол, сказал людям, от них и жди помощи». [17]

Бог не любит посторонних лиц. С Ним можно общаться только один на один. [18]

Не смущайся тем, что понятие Бога неясно тебе. Чем проще и яснее оно, тем оно дальше от истины и тем ненадёжнее как опора.

Если мы словами можем обнять Бога, то такой Бог – не Бог. Бога нельзя понять, а между тем мы ничего так твёрдо не знаем, как этого непонятного Бога. [19]

Насколько мой мизинец может сознавать себя – он может, когда я хочу сознавать его – настолько и я могу, когда Бог сознаёт себя во мне, сознавать себя. Но насколько мизинец не может понять всего тела, настолько я не могу понять Бога, который сознаёт себя во мне. [20]

Бога нельзя определять именно потому, что мы знаем и можем знать его не рассуждением, а внутренним сознанием. И всякий человек знает бога, хотя в своём заблуждении может на словах и отрицать его. Только откинь человек то, что заслоняет от него бога, и он познает то, что он никогда и не переставал знать бога. [21]

…Никакое определение человеком бога не может быть не только полно, но хотя бы удовлетворительно. При определении того, что мы понимаем под словом бог, главная опасность не в том, что не вполне определим его, что невозможно, а что мы скажем что-либо лишнее, умаляющее или извращающее это понятие. [22]

Бог не есть понятие, но нечто такое, без чего ничто не может быть, и поэтому знаю про существование бога более несомненно, чем про что бы то ни было. Но, несмотря на такое знание, рассуждать и словами определять бога считаю самым бесполезным и вредным занятием. [23]

Как хорошо еврейское правило не дерзать произносить имени Бога. Это запрещение показывает, что они понимали, что такое Он. Наше же панибратское отношение, наше же: Господи, помилуй, переходящее в «помилос», «помилос», показывает, что у нас и не догадываются о том, что может быть Бог для людей религиозных. [24]

Нет большего безбожия, как упоминание бога без сознания его. [25]

Всякая попытка определения Бога – кощунство. [26]

Если есть Бог, то он не три, не два, не двадцать два, даже не один. Понятие числа неприложимо к Богу. [27]

Жизнь есть движение. Движение же может быть там, где есть ограничение. И поэтому понятие жизни нельзя относить к Богу. [28]

…Тот бог, которого только и можно истинно любить, это такой бог, которого мы сознаём, чувствуем, но никак не знаем, не понимаем, как понимаем всё другое, кроме бога. [29]

Мы узнаём Бога не столько разумом, сколько тем, что чувствуем себя во власти Его, вроде того чувства, которое испытывает грудной ребёнок на руках матери.

Ребёнок не знает, кто держит, кто греет, кто кормит его, но знает, что есть этот кто-то, и мало того, что знает, – любит того, во власти кого он находится. То же и с человеком. [30]

Бог в человеке проявляется любовью. Но он не любовь, он – нечто большее любви, то, чего мы не знаем, где мои рассуждения оканчиваются, – это предел, о котором мне знать не дано. [31]

…Нельзя говорить: бог есть любовь или бог есть логос, разум. Через любовь и разум мы познаём бога, но понятие бога не только не покрывается этими понятиями, но так же отличается от бога, как понятие глаза или зрения от света. [32]

Любовь и разум это только те свойства Бога, которые мы сознаём в себе, но то, что Он сам в себе, этого мы не можем знать. [33]

Обращение (…) к нами придуманному и до такой степени умалённому богу, что мы можем просить его об удовлетворении наших личных желаний, и ожидание помощи от такого бога не может привести ни к чему иному, кроме как полному безбожию. [34]

Нет такого Бога, который мог бы исполнять наши требования, есть только такой, требования которого мы должны исполнять. [35]

Молиться кому? Что такое Бог, представляемый себе так ясно, что можно просить Его, сообщаться с Ним? Ежели я и представляю себе такого, то Он теряет для меня всякое величие. Бог, которого можно просить и которому можно служить, есть выражение слабости ума. Тем-то Он Бог, что всё Его существо я не могу представить себе. Да Он и не существо, Он закон и сила. [36]

Он из самого ничтожного может сделать нужное важное, и из самого важного, на мой взгляд, сделать – ничто. [37]

…Наш Бог, не говорю уже о Боге церковном – Троице, Боге Творце, Боге деистов, страшно антропоморфичен, выдуман нами по нашим слабостям. Бог тот, которого я не то что сознаю, не то что понимаю, а тот, существование которого для меня неизбежно, хотя я ничего не могу знать про Него, как только то, что Он есть, этот Бог для меня вечно Deus absonditus