Лев Спарты - [13]

– Леонида? Да… конечно… если идет война, то он может заменить в этом твоего отца, не так ли?

– Я уверен – такой закон существует.

Элла в возбуждении прильнула к нему.

– И я смогу поговорить с тетей Горго – она повлияет на царя, если он будет сомневаться. Теусер, я так счастлива. Я так боялась, что ты уйдешь на войну и…

– И погибну? – рассмеялся он. – И оставлю тебя кому-нибудь другому? Не считай меня идиотом. Я вернусь и приволоку за бороду Ксеркса, чтобы было кому играть с нашими детьми.

Она опять повернулась к нему. Ее плоть тянулась к нему. Она хотела обнять его, почувствовать каждой клеточкой. Проведя рукой по его волосам, она попыталась ослабить напор его поцелуя, одновременно жаждая, чтобы он не останавливался. Она ощутила, как его рука нашла сквозь тонкую тунику податливость ее груди.

Элла попыталась заставить себя отстраниться. Но она опьянела от его ласк. Его руки полностью завладели ею.

– Я никуда не уйду, – шептал он, – прежде чем ты и я… раньше чем мы вместе. Вместе, как мужчина и женщина. Элла… каждая ночь вдали от тебя отнимает у меня частицу жизни. Я умираю.

Она боролась не с ним, а с собой.

– Теусер, – ей вновь удалось оторваться от его требовательных губ, – я знаю, знаю, но…

– Ты хочешь, чтобы я умер? – настаивал он. – Я люблю тебя. Я всегда любил тебя… с тех пор, как я себя помню, я желал только тебя. И это случится.

– Я тоже, Теусер, но… мы не можем быть уверенными. Если что-нибудь произойдет и…

– Но что может произойти?

Элла застонала.

– Это тайна, а от тебя у меня нет тайн.

Он понял, что это важно для нее, и нерешительно позволил ей высвободиться и сесть.

– О чем ты говоришь?

– Пока твой отец не вернется из путешествия, мы не сможем стать мужем и женой, если только это не будет позволено царем. Царь может дать такое разрешение, но только во время войны.

– Но ведь я уже говорил об этом.

– А если войны нет?

– Нет войны? – не веря своим ушам переспросил Теусер.

– Тетя Горго сказала мне… это нельзя повторять… ходят слухи, что некоторые из членов Совета выступают против этой войны.

Теперь он полностью отпустил ее и в ярости сжал кулаки.

– Это не может быть правдой! Леонид никогда не согласится, чтобы мы склонили головы…

– Но Совет…

– Совет! – прорычал Теусер. – Они слишком стары, чтобы сражаться, поэтому им хочется, чтобы и все остальные сидели по домам!

Элла смотрела на его четко очерченный на фоне белой стены профиль. Решительно вынесенный вперед подбородок принадлежал воину, презирающему проволочки. Точно так же, допустила она тайную мысль, он говорит о нетерпеливом возлюбленном, не терпящем отсрочек. В нем соединились они оба. А что соединилось в ней?.. Истинный спартанец жил для войны и желал войны. Она же желала войны только потому, что та позволит ей и Теусеру пожениться. Ее желание обладать им стало столь настоятельным, что она предпочла бы призвать войну на их головы, чем ждать еще неделю возвращения его отца. И когда они возлягут вместе, и он уйдет сражаться и будет убит…

Словно уловив ход ее мыслей, Теусер опять заключил ее в объятья.

– Ты моя, – произнес он. – Моя. Ничто в мире не заставит нас быть сейчас порознь. Ничто. Никто.

Быстрым поворотом гибкого юного тела она высвободилась, решительно встала и оправила свою тунику.

– Кроме нас самих, Теусер, – сказала она, переведя дыхание. – Еще один день – если ты действительно любишь меня. Завтра мы поговорим с царем. До тех пор ты должен потерпеть. Я не какая-нибудь девица из гимнасия. Неужели меня не стоит дождаться, Теусер? Вспомни поговорку: когда дождь выпал, ничто не в силах вернуть его на небеса.

Он встал и снова попытался поймать ее.

– Элла, мы должны быть честны перед нашей любовью…

Она знала, что он побежден и что это был его последний протест.

– Мы должны быть сильными, – возразила она. – Помни, – она шокировала даже себя деланой помпезностью, мы – спартанцы!

– Я почти жалею, что не родился афинянином! – взорвался Теусер.

После этого, и только после этого она позволила ему обнять себя еще раз, и они, смеясь, нежно прижались друг к другу.

V

Никто не смеялся в тот вечер в Совете эфоров. Лишь изредка подобная расслабленность случалась во время дебатов в этом спартанском собрании, в этот же тяжелый час причин для увеселения не было вовсе. Повод для смеха мог бы быть разве что у Ксеркса. Произнесенные старым Ксенафоном слова определенно порадовали бы царя персов.

– Наша святая обязанность – проследить за тем, чтобы ни капли спартанской крови не было пролито при защите Афин.

Он прочистил охрипшее горло и по очереди посмотрел на членов совета.

– Афины, – повторил он, – исконный враг Спарты.

Воцарилась тишина, которую он вполне мог расценить как согласие. Старики заерзали на жестких деревянных скамьях, а потом вопросительно посмотрели на царя Леотихида, расположившегося на одной из двух скамеек, предназначенных для царей.

Леотихид был мрачен. Он всегда казался таковым, когда был не в состоянии определиться с собственным мнением.

Каким-то образом, самой важной скамьей в комнате, к которой продолжали время от времени возвращаться глаза присутствующих, стала пустующая скамья царя Леонида.