Лев на лужайке - [30]

После обеда у капитана Пекарского, в их огромной каюте, каюте, испещренной тенями от жалюзи, Никита Ваганов вдруг спросил:

– Как отец? – Вопрос об отце Ники возник из ничего, Никита Ваганов не смог бы даже объяснить, по какой ассоциации вспомнился Габриэль Матвеевич Астангов.

– Как здоровье и дела папы? Ты слышишь, Ника?

– Слышу. Папа здоров, дела идут, кажется, хорошо, но… Ах, Никита, только я и мама понимаем, как папе плохо. Сестра что? Сестра – отрезанный ломоть. А вот мы не спим ночей.

– А что случилось, Ника?

– Что случилось? – Ника резко повернулась на бок, стала смотреть прямо в глаза Никите Ваганову. – Ты женился на мне, ты свой, родной. Тебе поэтому все нужно знать, правда, Никита? Правда?

Подумав, он ответил:

– Разумеется.

Она сказала:

– Папа не спит ночами, ждет несчастья. – И перешла на шепот: – Ты понимаешь, комбинату пришлось под каким-то, я не поняла каким, давлением вырубить кедровый массив и завысить процент утопа леса. Для чего это делается, я тоже не понимаю, но папа тает, как восковая свечка. Нос заострился.

Так! Ника говорила о том самом, о чем Никита Ваганов написал в статье «Утоп? Или махинация!». Так! Поздним летом и ранней осенью некоторые сплавконторы увеличили количество якобы утонувшего леса, затем эту якобы утопшую древесину включали в производственный план года, перевыполняли годовое задание, получали премии и славу.

– Предельно худо, Ника! – осторожно сказал Никита Ваганов. – Хуже не придумаешь… Почему папа не идет к Первому? Будет трудно, но это – единственно правильный путь.

Это Никите Ваганову кажется, что поход к Первому – спасение! Молодой и горячий, он не может еще понять своего будущего тестя, не разумеет, что в предпенсионном возрасте люди не так смелы, что им надо думать о завтрашнем дне, что у них нет будущего, когда можно начинать жизнь наново: упасть и подняться после головокружительного падения. Под шестьдесят – это не двадцать пять!

– Перемелется – мука будет! – тихо сказал Никита Ваганов. – Не надо умирать раньше смерти, Ника! Перемелется – мука будет, ты слышишь меня?

– Слышу, Никита! Что произошло, я плохо понимаю, но папа на глазах сдает. Мы с мамой не спим ночи.

А что? Сойдешь с ума, если родной отец по ночам ходит из угла в угол своего домашнего кабинета и – некурящий! – прикуривает сигарету от сигареты, губы у него горько опущены, спина сутула, а ведь Габриэль Матвеевич такой сильный человек, опытный руководитель, честный. Доведешь себя до изнеможения, наблюдая за тем, как страдает такой человек, как… Отец! Ах, как нехорошо все складывалось! Правда, в статье «Утоп? Или махинация!» говорилось, что главный инженер комбината «Сибирсклес», узнав о готовящейся махинации, заявил Пермитину, что больше не хочет слушать об этом подсудном деле и вообще умывает руки, но это вместо того, чтобы немедленно идти в обком партии. В статье было: «Главный инженер комбината тоже оказался не на высоте».

– И все-таки надо пойти к Первому, – машинально повторил Никита Ваганов. – Надо пытаться действовать, сбивать сметану в масло! Ника, Ника!

Она обреченно ответила:

– Папа все понимает! Более того… более того, он считает, что уже поздно, преступно поздно. Слово «преступно» употребил папа. Как мы с мамой плакали!

Можно все это представить. Ходил по гостиной седой человек в красивой, накрахмаленной и проглаженной пижаме, сутулился и горько опускал губы, руки держал за спиной, как арестант, на жену и дочь не смотрел, не мог на них смотреть – было стыдно и страшно смотреть. И правильно: сильный человек, опытный человек, умный человек, поддавшийся минутной слабости и оказавшийся в паутине.

* * *

– Плакать – бред! – резко произнес Никита Ваганов. – Надо не плакать, а действовать и действовать! Тебя отец любит, тебя и послушается, уговори его немедленно сделать заявление на бюро обкома, а то будет поздно, фатально поздно! Ты опять не слышишь меня, Ника?

– Я тебя прекрасно слышу. Но на это папа не пойдет! Он не вор и не предатель. Он сейчас старается понять, почему сразу не пошел к Первому…

Они помолчали, не глядя друг на друга.

– Значит, ничем Габриэлю Матвеевичу, по-вашему, помочь нельзя? – сказал Ваганов. – Чепуха! Ты должна помочь отцу победить слабость, жизнь не кончена. Место главного инженера за ним, уверен, останется. Помоги отцу, Ника, помоги!

Ах, как это страшно, когда человек слаб! Люди, не бойтесь сильных! Люди, бойтесь слабых! Бойтесь особенно тех слабых, которые случайно заняли высокое положение, – бойтесь таких слабых, люди, бойтесь!

– Ника, ты должна понять меня, Ника!

– Я понимаю.

Он не даст эту женщину никому в обиду, он женился на ней, будет ее любить, по-своему верно, до своей смерти, сделает ее жизнь обеспеченной: с автомобилями и дачами, курортами и санаториями, кругом интересных и крупных знакомых; он все сделает для того, чтобы падение Габриэля Матвеевича Астангова – недолгое падение – не было для нее крахом, не оставило у дочери на всю жизнь шрама в душе.

– Ника! – сказал он на ухо жене. – Ты можешь взять обратно твое решение стать моей женой…

– Почему? – приподнимаясь, спросила Ника. – Я тебя не понимаю.