Лев мисс Мэри - [17]
Я не был влюблен в свою консьержку, но в ту пору ночами чувствовал себя очень одиноко, и, когда она впервые поднялась по лестнице, открыла мою дверь, в которой торчал ключ, и проскрипела по ступенькам, ведущим на мой чердак, где возле окна с очаровательным видом на Монпарнасское кладбище стояла моя кровать, а затем сняла войлочные туфли, легла рядом и спросила, люблю ли я ее, я преданно ответил: «Конечно!»
– Я знала, – сказала она, – я так давно знала эта Она сказала, что шданда не смогла бы по-настоящему полюбить кавалериста из Garde republicaine. Я ответил, что считаю месье симпатичным человеком, un brave homme et tres gentil,[23] и что, должно быть, он здорово смотрится верхом на лошади. Но она возразила, сказав, что она не лошадь, и к тому же с ним было много хлопот.
Итак, пока они говорили о Лондоне, я вспоминал Париж и думал, что все мы росли по-разному, и это счастье, что нам удается ладить друг с другом, и я хотел бы, чтобы С. Д. не было одиноко по ночам, и что мне дьявольски повезло с женой, и что я исправлюсь и постараюсь быть хорошим мужем.
– Вы ужасно молчаливы сегодня, генерал, – сказал С. Д. – Мы нагоняем на вас тоску?
– С молодыми не бывает скучно. Мне нравится их беззаботная болтовня. Забываешь, что стар и никому не нужен.
– Чушь, – сказал С. Д. – О чем это вы думали с таким псевдоглубокомысленным видом? Философствуете или гадаете о завтрашнем дне?
– Когда я стану гадать о завтрашнем дне, в моей палатке всю ночь будет гореть свет.
– Снова химера, генерал, – сказал С.Д.
– Не нужно грубых слов, С. Д., – сказала Мэри. – Мой муж деликатный и легкоранимый человек. Они вызывают у него отвращение.
– Рад, что хоть это вызывает у него отвращение, – сказал С. Д. – Есть, значит, положительная черта в его характере.
– Он тщательно скрывает ее. О чем ты думал, дорогой?
– О кавалеристе из Garde republicaine.
– Видите, – сказал С. Д., – я всегда говорил – есть в нем нечто возвышенное. И проявляется весьма неожиданно. Что-то от Пруста. Скажите, этот кавалерист был очень привлекателен? Хочу расширить свой кругозор.
– Шла и Пруст жили в одной гостинице, – сказала мисс Мэри. – Но Папа почему-то утверждает, что в разное время.
– Бог его знает, как оно было на самом деле, – сказал С. Д. Сегодня вечером он был вполне счастлив и раскован, и Мэри с ее восхитительной способностью все забывать тоже выглядела счастливой и беззаботной. Она могла неожиданно поссориться со мной, но через пару дней совершенно искренне забыть обо всем. Она обладала избирательной памятью, которая, правда, далеко не всегда срабатывала в ее пользу. Память прощала ее, а заодно и меня. Она была ужасно чудной, и я очень любил ее. В данный момент я находил у нее только два недостатка. Она была слишком хрупкой для настоящей охоты на львов и имела слишком доброе сердце, чтобы убивать, и вот почему, решил я, стреляя в животное, она либо вздрагивала, либо излишне поспешно спускала курок. Я находил это очаровательным и никогда не злился. Зато злилась она, потому что умом понимала, почему мы должны были убивать, и позднее даже вошла во вкус, решив, что никогда не поднимет руки на таких прекрасных животных, как импалу, а будет убивать лишь отвратительных и опасных зверей. За шесть месяцев непрерывной охоты она научилась любить этот спорт, постыдный по своей сути, но достойный, если заниматься им честно, и все же ее сердце помимо воли заставляло Мэри стрелять мимо цели. Я любил ее за это, и это так же верно, как и то, что я никогда не полюбил бы женщину, которая могла работать на бойне, умерщвлять заболевших кошек и собак или убивать лошадей, которые сломали ногу на скачках.
– Как звали кавалериста? – спросил С. Д. – Альберт?
– Нет. Месье.
– Он хочет сбить нас с толку, мисс Мэри, – сказал С. Д.
Они вернулись к разговору о Лондоне. И я тоже стал думать о Лондоне, и город больше не казался мне неприятным, разве что уж очень шумным и необычным. Я понял, что совершенно не знаю Лондона, и снова стал думать о Париже, но еще обстоятельнее, чем прежде. В действительности же меня, равно как и С. Д., беспокоил лев мисс Мэри, просто мы по-разному старались отвлечься.
Ночью я несколько раз слышал рев льва. Я уже засыпал, когда Муэнди потянул за одеяло на моей койке.
– Чай, бвана.
Снаружи была кромешная тьма, но кто-то разводил костер. Я разбудил Мэри и предложил ей чаю, но она неважно себя чувствовала. Ее мучили колики.
– Если хочешь, мы все отменим, дорогая.
– Нет. Мне скверно, но, может быть, после чая станет получше.
– Можно промыть желудок. А лев пусть отдохнет еще денек.
– Нет. Я пойду. Попробую взять себя в руки и быть молодцом.
Я вышел, умылся холодной водой из кувшина, промыл глаза борной кислотой, оделся и сел у костра. С. Д. брился возле своей палатки. Потом он оделся и подошел ко мне.
