Лев, глотающий солнце - [47]

Мама, уже парализованная, несколько раз вспоминала гадание странной женщины, встреченной у Хованской, оказывается, ей она пообещала долгую болезнь. Пыталась мама растюковать и странную фразу, брошенную гадалкой нам с сестрой, даже записала ее в блокнот и старалась найти какие-нибудь литературные аналогии — но ничего у нее не получилось, кроме того, что непонятное предостережение въелось в меня накрепко, как татуировка.

Судя по притчевости оброненного пророчества, женщина была человеком интересным и настоящей гадалкой — хотя мама и посчитала ее полусумасшедшей.

Так вот что встревожило меня — поднявшаяся со дна памяти странная фраза: «Младшая да поберегись старшей, а старшая да поберегись своей тени».

Но разве я, в то время шестилетняя девочка, могла запомнить такое сложное предупреждение?!.

За окном капало. Я смотрела на голые ветки, на воробья, присевшего на одну из них, на окна соседнего дома, на куцее облачко, повисшее над его крышей и думала. Нет, я не стала пытаться растолковать фразу гадалки; я слишком хорошо знала, что подобное открывается подобным (по крайней мере в моей жизни) — и объяснение придет только через такую же странную ассоциацию — может быть, через неожиданный образ или обрывок случайного разговора. Я думала о княгине. И встреча с ней стала казаться мне предостережением. Предостережением — от чего? Это не было мне понятным. Более того, я знала, что начиная воспринимать обычные события в мистическом ключе, я с гладкого, ровного асфальта ступаю на рыхлую и неизвестно куда ведущую дорогу, изменяя своему стремлению к ясности и реалистичности. В доме моего «Я» все предметы расставлены по своим привычным местам, а главное, каждый служит тому, к чему и приспособлен: чайник — кипятит воду, краны эту воду дают, стол позволяет поставить на него чашки, налить в них чай, заваренный в закипевшей воде… А я уже догадалась, что в доме души моей сестры все не так — и каждый предмет, кроме привычных обязанностей, наделен еще и какими-то мифологическими свойствами: чайник может встать так, а может иначе — и положение его не будет просто легким изменением в бытовом пространстве, но особым языком, на котором говорит сама суть предмета с глубинным оком твоей души…

Именно сейчас, здесь, в квартире моего детства, я обязана сказать себе: встреча с княгиней не значит ровным счетом н и ч е г о. Иначе границы миров — моего и сестры с о в м е с т я т с я — и… Дальше простирается неизвестность. Но эта неизвестность пугает — значит, следует вовремя остановиться. Встреча с княгиней ничего не означает: она увидела рассеянную покупательницу, может быть (и скорее всего) и не собирающуюся ничего покупать — и быстро, по-купечески, решила всучить ей малоспрашиваемую книжонку. Что, кстати, она мне подсунула?

Я прошла в прихожую и достала из сумки книгу в темно-зеленой обложке. В прихожей было темно, я вернулась в комнату и посмотрела название: «Роковая любовь». Понятно, дешевый роман. Такую литературу я не читаю. Бросив книгу на полку, я сразу же забыла о ней. И повеселела. Продавщица книг могла оказаться и незнакомой — и так же точно сбагрить мне дешевую книжонку. И в самом деле, встреча эта ничего не означает…

Я вздрогнула, потому что зазвонил телефон. Брать или не брать трубку? Я все-таки трубку сняла — молчание, а потом короткие гудки.

…н и ч е г о, к р о м е п р е д о с т е р е ж е н и я.

Неожиданная сильнейшая слабость заставила меня вновь упасть в кресло.

25

Он так и предполагал, что после смерти тещи все начнет разваливаться, но темпы, темпы! — он думал, все произойдет значительно медленнее. Сначала заболел Родион — оказалась пневмония — Марта просидела у его постели несколько ночей — наконец, как-то разбудила Филиппова в пять утра и шепотом сказала ему, что ей совершенно ясен тот, старый ее сон о мухе в палате у больной матери, — это злая медсестра сделала ей смертельный укол — и может быть, все было бы иначе, маму в конце концов уговорили бы согласиться на операцию и она осталась бы жива.

— Марта, пойми, никому не нужно было убивать Ирму Оттовну, — уговаривал он, — ты переутомилась, ты почти не спишь, ты слишком много пережила за последние полгода…

— Старуха просто садистка, — упорствовала Марта — и на щеках ее пылали лихорадочные круги, — такие иногда попадают в медицину!

Филиппов принес жене валерианы, заставил выпить, в валериану он подмешал седуксена (у него было несколько ампул) — наконец она заснула, сжавшись под одеялом, как младенец в материнском чреве. Теперь она часто жаловалась, что мерзнет, но отказывалась сходить к терапевту. Ее, правда, и раньше он всегда сам водил в поликлинику: даже к зубному врачу Марта боялась идти одна, а уж у двери гинеколога Филиппов провел ни один и не два часа!

Родиону стало лучше — сняли постельный режим — и он валялся целый день дома, уставившись в телевизор. Слава богу, с Мишуней пока все было нормально; правда, у него ухудшился сон — он стал вскрикивать во сне, иногда плакать, — Марте приходилось вставать ночью и к нему— успокаивать. Но хоть не болел…

Но доконал Филиппова Николай: Любаша его родила девочку, не прошло и трех месяцев его отцовства, как Николай надумал уйти от жены к другой…