Летят перелетные птицы - [6]

НАТАХА. И че ты сделал?!

КОПЧЕНЫЙ. Прогнал из избы, чего? Прогнал, вы представляете, любимого человека? А когда опомнился, она уже ушла, ушла к своей матери, с ребенком нашим, понимаете? Я не хотел, но она меня не понимала... Не понимала... Называла странным... А я так не могу... Буйный ведь у меня характер, невыдержанный я, из-за этого вот и страдаю...И жизнь вот вся у меня поэтому и не удалась...

МУСЬКА. А дальше чего было?

КОПЧЕНЫЙ. Ушла она от меня... Моя Матильда... ( Молчит. Вдруг запевает.) Летя-я-ят перелетные птицы...

НАТАХА. Не понимаю я, блин, вас, мужиков...

МУСЬКА. Ежели бы любил, наверно бы, не прогнал...

НАТАХА. Мой бы пусть только попробовал, я бы сама из него котлету бы отбивную, блин, сделала... На помойке бы жил, в коробке... Квартира-то ведь моя... Зараза, блин, за своим компутером!.. Две заботы у меня: он да собака. На нее надо денег столько, вообще, чтобы собака была нормальной, и тоже без толку, все в трубу. Все команды у нас выполняет, только единственно, гадит. А я, когда с ней гуляю, мне по фиг, ору: "Ко мне, блин, сказала! Ко мне, блин, сказала!" И еще одно у нее... Кто позвонит, бежит к дверям и рвет пенеплен... Рвет! Рвет, ну хоть ты что!..

МУСЬКА. А я думаю как? Раз ушла, значит, было из-за чего...

КОПЧЕНЫЙ. Та я ведь свою вину признаю... Только мне ведь от этого не легче, а еще труднее...

НАТАХА. Забыть тогда надо...

КОПЧЕНЫЙ. Та не, все не могу забыть...

МУСЬКА. Ничего, Вася, все образумится...

КОПЧЕНЫЙ. Та и не Вася я, так, пошутил...

МУСЬКА. А как тебя?

КОПЧЕНЫЙ. Копченый я... Ну то есть Мишка Коптильников... Зовут меня так дружбаны...

НАТАХА. Копченый, значит? Ага... ( Осматривает его с ног до головы, как будто видит в первый раз.) А где твои вещи?

КОПЧЕНЫЙ. А зачем тебе мои вещи? Я езжу так, налегке... Мне ведь для работы только ручка нужна, ну и блокнот, пометки иногда привносить...

НАТАХА. Ну и где они - твои блокнот и ручка?

КОПЧЕНЫЙ. Я что, отчитываться здесь обязан? Что за отношение такое к попутчикам?

НАТАХА. Ну покажи, нам же просто интересно! Поучимся хоть дела вести... Куда нам до такого крупного коммерсанта!..

КОПЧЕНЫЙ. Та ну вас, не обязан я вовсе... Я перед вами, можно сказать, всю душу выложил, про жизнь свою начал рассказывать, а вы так себя ведете... Это же мои личные вещи... И вообще, я так с вами общаться не буду, на таком тоне... Я пойду спать, как и этот, ваш...

НАТАХА. ( Хватает его за рукав.) Ну уж нет, давай показывай! А-то щас, блин, как милицию вызовем!

МУСЬКА. Натаха, да ты че?

НАТАХА. Держи его! Держи, блин, а-то сбежит!

КОПЧЕНЫЙ. Ну чего ты хватаешь! Чего хватаешь! Не надо милиции! При чем здесь милиция? Покажу сейчас! Но это будет нарушение прав! Во всемирной декларации так записано! ( Роется в кармане куртки и достает потрепанную записную книжку.) На!.. Бери! Только не надо читать!.. Ну я прошу: не надо! Я умоляю...

НАТАХА. ( Открывает страницу наугад. Читает.)

Все помню я это, как было,

Когда умирала она...

Еще только третее было,

Но помню тогда, что беда

Казалася большею долей...

Все мучились. Больше она всех.

Казалось, что смерть ей близка,

Но белка жила и лечилась

И смерти смотрела в глаза...

Однажды студеною ночью

Услышали в клетке мы крик,

И белка лежала на спинке

В последний, в последний свой миг...

( Передразнивает. Читает с фальшивым пафосом и с завываниями.)

Люди, люди, зачем так жестоко?

Ну зачем все же гибнет она?

Все. Конец. И не надо

Белок больше так убивать...

( Листает книжку еще и, не найдя ничего интересного, возвращает.) Че за бред? Ты вообще как, нормальный?..

КОПЧЕНЫЙ. Стихотворение это мое! Про бельчонка! Ну нельзя же так! Я же просил! Ну зачем вы?

НАТАХА. А че за бельчонок-то? Расскажи!

КОПЧЕНЫЙ. Зачем вам?

НАТАХА. В дороге же интересно! Давай!

КОПЧЕНЫЙ. Да у меня же когда-то бельчонок жил. Он был совсем маленький. В лесу я его поймал, когда родители за клюквой ушли. Они меня оставили, значит, машину сторожить. Ну я сидел и от скуки стал наблюдать. И тут он сорвался, значит, со ствола сосны прямо, ну и я за ним побежал, побежал, значит, во всю прыть. А он так испугался, что не смог уже взобраться на дерево-то, понимаете, снова, только крутился вокруг ствола, пока я его не схватил. Лучше бы, наверно, он убежал, но это я только сейчас понимаю, а тогда... Ну, в-общем, был он совсем дикий. Поэтому и назвал я его Чингачгуком. А потом... Есть он только на третий день начал. Сунул я ему тогда в такую старую, знаете, всю потрескавшуюся сумочку, - была такая у матери, конфету, "Школьную", и он начал ее лизать... Для меня это было как чудо! И так вот постепенно он и приручился. Долго у него потом не было клетки, и вот, значит, когда я приходил из школы, он бросался ко мне на спину, коготки свои растопырит, и крутится на мне как вокруг ствола точно сосны. Спина у меня тогда поэтому всегда была исцарапанная такая. Зато как завидовали мне все! Друзья там всякие приходили ко мне после школы, ну и я показывал им, как бельчонок мой по карнизу прыгает. О, он так уморительно лазил по шторам! Кресла эти, знаете, в зале всегда были разодранными, потому что он постоянно вокруг них крутился... Шесть торчала - во! А когда потом отец построил для него клетку, большую такую, на ползала, он каждое утро будил нас, прыгал, знаете, так, с места на место - туда-сюда, туда-сюда, хотя у него даже колесо было, но он его не любил. Ну, и очень любил он грызть арбузные корки всякие, морковь там, сухари... Потом уже мы нашли на шкафу засушенные грибы, он, видно, воровал их, когда из леса мы их приносили... Ну, в-общем, прожил он у нас где-то полгода...