Летучий голландец - [13]

Так все и получилось бы, если бы загримированные матросы не перепутали инструкции.

Вместо того, чтобы сначала устранить офицеров и передать их трупы на попечение погребальной команде, а уже потом, после манипуляций с кинжалом, приступить к бренди, матросы, не теряя ни одной минуты, напились. А поскольку доктора Амстена с его знаменитым искусственным дыханием не было поблизости, то все до единого, все десять исполнителей этой мелодрамы, напились до полусмерти, в результате чего и умерли.

Гамалай ничего не знал и переносил их трупы, прихрамывая, думая, что это трупы ненавистных офицеров.

Как он был далек от истины! Он хватал трупы собственной драматургии!

Когда могильщики обмыли неживые тела, трупов, тогда все встало на свои места. Их выбросили за борт, и никто не салютовал из личного оружия. Можно было отправить на эту операцию еще одну группу матросов. Но матросы куда-то запропастились, и нигде их не было.

С конспиративным восстанием ничего не получилось.

День сулил смех и слезы, кровь и счастье.

Гамалай стоял на мостике, как статуя Ганнибала.

Двенадцать горнистов на сей раз не играли зорю. Они сидели, как гуси, в плетеных корзинах и смотрели на Гамалая бирюзовыми глазами. Телохранители, они охраняли его.

Они держали Гамалая под прицелом двенадцати кольтов. Сколько раз лейтенант предупреждал горнистов, чтобы они не наводили на него дула кольтов, а наводили на узурпатора капитана Грама. Но капитан спал предсмертным сном, а на капитанском мостике стоял Гамалай, а Гамалай предупредил горнистов, чтобы они держали мостик под прицелом, они и держали.

Так что нервы Гамалая были напряжены. И на висках и в других областях тела у него пульсировали нервы. Он понимал всю ответственность.

Матросы пели уже более часа, и так хорошо, что позабыли: с какой целью они вышли из ледника?

Воздух был нежен и душист. Океанский сад; в этот утренний час хорошо вдыхать запах райской розы; не поднимать восстание, а опускать на ложе разврата дивную девушку, принцессу.

Но, побросав шубы, матросы все же поднялись на борьбу.

Палубы пустовали.

Поэтому восстание было предоставлено самому себе, каждый матрос мог высказать свое, одному ему свойственное мнение.

На мостик поднялся матрос с усами, как у Леонкавалло. Он обращался к офицерам, которые еще спали. Он сказал гневным голосом протеста.

— И вы и мы люди. И у вас и у нас есть челюсти, мозговое вещество, тазобедренные суставы и позвоночные столбы. Но почему вы — офицеры, а мы — матросы? Почему у вас в каютах царит солнечная современность, а у нас в леднике — ледниковый пери од?

— Правильно говорит! — зашумели матросы.— Все так и есть на самом деле! Это — критические слова, и все! Молодец!

— Мы протестуем против искусственного замораживания наших талантов и способностей,— воодушевился матрос— Мы не хотим стать жертвами низких температур! Мы хотим, чтобы наши мысли естествен но развивались. Мы хотим создать всем счастливую жизнь и культурные ценности.

— Я тоже свободолюбив,— сказал матрос с усами, как у Ги де Мопассана. И он поднялся на мостик и дрожал от желания сказать свою мысль.— Но не лучше было бы сказать то, что говорил предыдущий оратор, капитану и холуям? А то что же получается: они спят себе с удовольствием, а мы им говорим?

— Правильно говорит! — зашумели матросы.— Они действительно спят и в ус не дуют, потому что они без усов! А мы с усами — да еще им говорим! Молодец!

— Мы говорим друг другу, и это правильно, а с узурпаторами разговор один — за борт! — сказал матрос с усами, как у Леонкавалло.

Над толпой со всех сторон поднялись кулаки. Раздались выстрелы. Это матросы стреляли из кольтов в голубой воздух.

На палубе появился кок Пирос.

— Что это такое, уж не олимпийские ли игры вы устраиваете? — Одуванчик нес льву Маймуну ведро малосольных огурцов.

— У нас восстание! — расхвастались матросы.

— А! — сказал Пирос— Желаю удачи.

Пирос поставил ведро поближе к морде льва и из бортового ящика выкатил пулемет.

— Пока мы все друг другу рассказываем,— сказал матрос с усами, как у Ги де Мопассана,— пожалуйста, уже кок Пирос выкатил пулемет. Посмотрите, как храбро хохочет около пулемета этот холуй!

— Хорошо смеется тот, кто смеется последний,— сказал матрос с усами, как у Леонкавалло.— Пулемет нам не помеха. Для восстания за торжество справедливости нет преград. Пусть он принесет хоть статую Эрнста Теодора Амадея Гофмана и вообще околеет от хохота. Пусть стреляет. Восстание требует жертв.

— Это предатель,— сказал в рупор лейтенант Гамалай.

— Кто, кто предатель? — заволновались матросы.— Кок Пирос или тот, кто все время задает вопросы?

— Тот, — сказал Гамалай,— матрос, у которого усы, как у Ги де Мопассана. Я подозреваю, что он ученик Фенелона. Только это племя способно задавать непредвиденные вопросы, чтобы отвлекать нас от действия.

— У нас нет имен, и это возмутительно,— решил матрос с усами, как у Леонкавалло.— У вас у всех есть имена, хотя бы такие коротенькие, как «Эф». У вас у всех — имена, а мы — безымянные твари. Мы не хотим, чтобы нас называли «матрос с усами, как у Кольбера»… «матрос с усами, как у…».

— Что изменится, если я назову тебя Дездемона? — спросил Фенелон.