Летучий голландец - [86]

11) Супруга и дочь Роуленда: Это была наименее плодотворная линия расследования. По-видимому, в горном Ману был обычай, согласно которому вдов и сирот принимают в свои семьи другие члены племени, а те, соответственно, меняют имя. Поскольку я все равно не имел никакого представления об их настоящих именах, я оставил поиски.

12) Томас Вандерлинден: Из любопытства я посетил исторический факультет Университета Каберлоо, где он преподавал тридцать пять лет, вплоть до своего выхода на пенсию.

Декан факультета – полный, аккуратно одетый мужчина – признался, что он не очень хорошо помнит Томаса. В общем, по его словам, это был старомодный ученый, не слишком профессионально занимавшийся Ренессансом: «Он был один из тех дилетантов, которым удавалось выживать в университетских кругах в те времена, когда требования были не так строги, как в наши дни. Не представляю себе, почему он может кого-то интересовать». Я улыбнулся (разумеется, про себя). Томас однажды упомянул об этом самом декане факультета как о «полном засранце». Он заметил, как я удивился тому, что он использует такую лексику… И заверил меня, что это вполне допустимое ругательство – для XVI века.

13) Бизва: Это, наверное, самое поразительное открытие. Я наткнулся на статью в «Антропологических исследованиях» (вып. 1xvii), изданных более полувека назад. Статья написана самим Роулендом Вандерлинденом, и она многое объясняет.

Обычаи бизва

Однажды вечером меня и окружного уполномоченного пригласили в хижину-столовую в качестве гостей племени. Нас приветствовала вождь – женщина. Как и большинство женщин бизва, она была довольно высока и мускулиста, с бритым черепом. Ее советники, одни мужчины, все по меньшей мере на голову были ниже ее.

Уполномоченный приветствовал вождя от имени правительства и вручил ей в подарок рулон шелка.

Ужин был уже подан: куски жареного мяса и кувшины медового пива были разложены на циновках. Ел я довольно мало, но пиво показалось мне необыкновенно вкусным, и я выпил его очень много. Я в достаточной мере владел разными местными диалектами, поэтому смог побеседовать с вождем. Это была умная и добродушная женщина.

Осмелев от пива (и вопреки предостережениям уполномоченного), я спросил ее о мужчине, которого видел за несколько часов до того, – он был привязан к столбу в середине деревни. Мужчина был вымазан медом, и на него нападали тысячи разъяренных пчел. Вождь сказала: ей жаль, что вот таким оказалось мое знакомство с жизнью людей бизва, обычно очень мирной. У бизва всегда существовал обычай – выдавать своих женщин замуж за людей из далеких селений. Этот человек родом из деревни, которая находится в двадцати милях выше по реке; он был женат на одной из ее подданных. Мужчина этот, нарушил одно из главных табу бизва: табу, не позволяющее мужу открывать свое прошлое жене. Как раз вчера кто-то из соплеменников услышал, как этот человек рассказывает жене о своей жизни в родном селенье.

Супругов привели к вождю. Муж признался, что вина целиком и полностью лежит на нем. Он сказал, что потратил почти год на то, чтобы убедить жену позволить ему нарушить это табу.

У вождя в данном случае выбора не было. По приговору мужчина был вымазан медом и привязан к столбу. Рядом с этим местом находятся несколько гнезд самых злобных ос в джунглях. Только через несколько дней их жала полностью парализуют его, и он умрет.

Его жена была беременна, но из-за того, что она уроженка этой деревни, ей была уготована еще более кошмарная участь. В эту самую ночь, когда стемнеет, ее отведут из деревни в джунгли. Как все знают, джунгли заполонены ночными демонами.

Я спросил вождя, почему же бытует это табу. Она полагает, что существует некий духовный корень, скрытый в древности. В этом есть здравый смысл, к тому же такова традиция племени – ей этого достаточно. Она изумилась, когда я рассказал ей, что в обществе, где я родился, полная открытость между супругами считается жизненно необходимой. Возможность процветания такого общества казалась ей маловероятной.

Празднество закончилось перед наступлением темноты, и мы попрощались. Как и большинство остальных племен, бизва не позволяют иноземцам оставаться на ночь в деревне, опасаясь порчи. Поэтому мы спустились вниз по берегу реки и сели на правительственный катер. Только что стемнело, и рулевой уже собрался запустить двигатель, когда я попросил его остановиться. Уполномоченный, он и я прислушались. Обычные ночные звуки утихли, и мы очень ясно услышали из джунглей неподалеку душераздирающие крики женщины.

Итак, благосклонный читатель, теперь ты знаешь – это и есть книга про Вандерлинденов. Я думал, что, написав ее, освобожусь от них – наверное, примерно так же, как избавляются от гвинейских червей. Но ничего не произошло, и я этому только рад. Буквально на следующее утро я сидел на заднем дворе и пил кофе. Услышав какой-то шум, я поднял глаза, едва ли не готовый увидеть Томаса Вандерлиндена, который собирается задать мне вопрос через брешь в живой изгороди: «Вы случайно не читали?…» Конечно же, больше не было никакой живой изгороди – и никакого Томаса. Но тогда я понял, как сильно по нему скучаю. И теперь я вспоминаю его именно так – как сон, восхитительный и опасный, какими бывают все лучшие сны на свете.