Летучий голландец - [10]

Молодой солдат расстегнул мундир и передал его сержанту. Потом распахнул рубаху.

От зрелища у Рейчел перехватило дыхание.

Худощавое тело солдата оказалось сплошь покрыто багровыми шрамами и темными, едва зажившими порезами.

– Этот юноша, – объявил сержант, – попал под шрапнель всего полгода назад на Западном фронте. Несмотря на это, ему не терпится вернуться на войну. Не так ли, рядовой?

– Так точно, сержант, – ответил солдат.

– А теперь – кое-что интересное, – сказал сержант.

Из кармана он вынул несколько блестящих маленьких подков и показал их толпе.

– Это магниты, – сказал он. – Смотрите.

Он протянул один из магнитов к телу молодого солдата. Щелк! Он убрал руку, и все увидели, что магнит пристал к плоти солдата. Он проделал то же самое с остальными магнитами – а их было с полдюжины. Молодой солдат вздрагивал от каждого такого прикосновения.

Рейчел Вандерлинден, наблюдая все это, вздрагивала вместе с ним. Металл на коже напомнил ей старинную картину с изображением какого-то мученика.

– Видите? – кричал сержант в мегафон. – Внутри этого отважного юноши – шрапнель. Доктора ее вынули много, но осколки, как яичная скорлупа, все еще остаются в его теле.

Потом он стал резко срывать магниты, не обращая внимания на боль молодого солдата. Потом отдал мундир и сказал:

– Вы свободны.

Рядовой застегнулся и поковылял назад вниз по лестнице. А сержант напористо призывал в мегафон:

– Ну а теперь, если такой молодой парень хочет вернуться и служить своей стране, разумеется, всем вам, годным к военной службе мужчинам, должно быть стыдно сидеть по домам. Давайте же, записывайтесь прямо сейчас!

Когда они сели завтракать следующим утром, Роуленд сказал Рейчел, что он кое-что надумал. Он хочет пойти в армию добровольцем.

Она не удивилась – теперь она хорошо его знала. Но боялась даже подумать о том, что придется жить без него. Потому что с той минуты, как он постучался к ней в дом в Квинсвилле, они почти никогда не расставались, и связь их была глубокой и всепоглощающей.

– Иди, если так нужно, – с трудом вымолвила она. И эти слова прозвучали как ужасное проклятие, наложенное на себя саму.

– Спасибо, Рейчел, – ответил он. И потом добавил, как бы уговаривая: – Может, теперь нам нужно быть откровенными. Позволь мне все тебе рассказать, а? Как считаешь?

Она не рассердилась на него, как в первый раз.

– Нет, – ответила она устало. – Не сейчас. Когда ты вернешься. Расскажи мне все, когда вернешься.

– А если?… – спросил он.

– Замолчи, – перебила она. – Когда ты вернешься. Расскажи мне все, когда вернешься.

Однажды утром три месяца спустя, малыш Томас еще не проснулся, а она стояла у окна и смотрела во двор.

Она не спала совсем и теперь наблюдала наступление рассвета так, будто сама в одиночку воссоздавала этот мир. И вот первые птицы разорвали тишину. Она увидела ярко-красный штрих кардинала и маленькие молнии зябликов у кормушек, которые он повесил на большой ели. Он сказал тогда, глядя на множество птиц в саду, что это похоже на Эдем. Теперь она представляла его в окопах где-то на фронте, он скучает по ней так же, как она скучает по нему. Его отсутствие было для нее сродни смерти, и лишь немного смягчалось надеждой.

Она заметила раннего велосипедиста, подъехавшего ко входу. То был мальчик, развозивший телеграммы.

Не позволяя себе ни о чем думать, она заставила себя спуститься на первый этаж и подойти к двери. Мальчик протянул ей коричневый конверт. Она с предельной осторожностью вскрыла его и прочла леденящие душу слова:

«С ПРИСКОРБИЕМ СООБЩАЕМ…»

– Будет ли ответ? – услышала она голос мальчика.

Рейчел покачала головой. Из Эдема не бывает ответов. На ощупь она вернулась в дом. Она чувствовала себя так, будто от нее отрезали половину. Перед ней разверзлась бездна.

С этого момента она еще долго думала, что дальше не стоит жить.

2

И снова весна, три года спустя. На Кинг-стрит проходил парад, и Рейчел Вандерлинден, на целый день свободная от маленького Томаса, сидела на трибуне вместе с другими женщинами Камберлоо, которые тоже потеряли родных на войне. Они аплодировали каждому оркестру, что останавливался перед ними, играя марши. За оркестрами шли ветераны, солдаты и моряки. Маршировали гордо, их кованые сапоги звенели по мостовой. Потом двигались калеки, их везли на инвалидных колясках. Следом – еще солдаты: одни едва могли передвигаться, другие хрипели после действия иприта, третьи – слепые, с еще забинтованными лицами – шли, опираясь на плечи товарищей. Последняя группа неуклюже проследовала мимо: кто с костылями и палками, а кто сильно хромая.

Один, худой солдат с неестественно пухлым лицом, остановился на мгновение и уставился на Рейчел. Потом снова заковылял с остальными мимо трибун и дальше по улице.

Парад продолжался. Пожилая женщина в черном платке, сидевшая рядом с Рейчел, грустно покачала головой:

– Я потеряла мужа и обоих своих мальчиков, – сказала она. – Может, даже лучше, что они умерли. Говорят, «солдаты попадают прямиком в рай, потому что в аду они уже побывали».

Несмотря на всю твердость характера, Рейчел Вандерлинден это глубоко тронуло, и она не смогла сдержать слез. Женщина обняла ее.