Летучие бурлаки - [16]

Хватит уже этих нелепых обобщений: «Если каждый исправится, то…». От этих обобщений стоит сплошной туман, в этом тумане ничего не видно.

Мы, в конце концов, взрослые люди — мы знаем, что никогда ни каждый, ни даже половина из нас не исправятся. Глупость, жадность и похоть — это вещи, которые нельзя победить раз и навсегда, они исчезают только вместе с жизнью.

Наше исправление — это наше личное дело. Наше государство — это наше общее дело. Не стоит путать частное с общественным и тем более подменять одно вторым.

Но мы подменяем. Причём с осознанием своей необычайной правоты.

В человеке живёт огромный адвокат, или даже целая адвокатская коллегия, у которой под ногами путается маленький, неприятный и усатый как таракан прокурор. Р-раз его ногой — и нет прокурора. И только адвокаты поют как сирены. Как они поют!

«Ты никому ничего не обязан!» — поют они.

«Кто вправе тебя осудить?» — подпевают красивые голоса.

«Ты платишь налоги!» — выводит красивый бас.

Говорят, что конкретные близкие, за которых можно отвечать, — это реальность, а вот за «всех» отвечать нельзя, это абстракция.

Да что вы. Может, и страна — абстракция? Какие у нас тут ещё слова произносить нехорошо и стыдно — Родина, Россия — это всё тоже абстракция?

Сами вы абстракция.

Страна — это конкретная вещь. Куда конкретней нас самих. Её можно потрогать руками, её можно увидеть на карте, о ней можно прочесть в книге, её историей можно восхититься, и даже согреться можно о её тепло.

Россия, огромная, необъятная во временах, — я ощущаю её как живое существо, я иногда чувствую её ладони над своей головой. Это реальнее многих людей, которых мы, например, видим на экране.

Она тоже способна испытывать одиночество, боль, даже страх. Даже ужас.

Мне кажется, последнее время она испытывает как раз непреходящий ужас.

Я никогда ни одного человека в жизни не привлекал в ряды, так сказать, политической оппозиции. Никогда никого не зазывал на митинги и пикеты. Всё, что я хочу, — чтоб мы наконец перестали пользоваться этим никчёмным и позорным словарём со столь популярными мантрами про «никому не должен» и «я плачу налоги».

Эти слова засоряют пространство. Эти слова оскорбляют память тех людей, которые никогда не мыслили подобным образом.

Давайте если не перечтём, то хотя бы попытаемся вспомнить свод русской литературной классики — Аввакумово «Житие», «Тараса Бульбу», «Капитанскую дочку», «Войну и мир», «Тихий Дон»… Это не самые плохие книги на земле. Там, между прочим, нарисован русский человек за четыреста минувших лет: каким он был. Вы помните хоть одного героя там, который говорит про «ничего не должен» и «плачу налоги»?

Они ведь тоже платили налоги. Они ведь тоже могли предположить, что ничего никому не должны.

И что ж, надо понимать, что за четыреста лет мы так развились, что додумались до столь глубоких истин, которые не приходили этим дикарям в голову?

Или как-то иначе это надо понимать?

Например, так.

Принцип глубокой личной независимости от той почвы, на которой ты взращён, и того пространства, что тебя окружает, — это не признак мудрости, но признак глубокого инфантилизма.

Так ведут себя дети.

Это ж всё из детского обихода отмазки! Помните: «Почему я должен это делать?» Или: «Я уже убрал игрушки, что ещё надо?»

Тут приходит отец и одним своим видом объясняет, почему должен и что ещё надо.

И ты сразу веришь ему.

Наше сегодняшнее ощущение от жизни — это дурная радость безотцовщины.

То ли отец уехал, то ли мы от него спрятались, то ли нам показалось, что он нас бросил, то ли мы сами послали его куда подальше, а теперь будем в кубики играть и мерить мамины шляпки.

Между тем отец никуда не уходил, он здесь и смотрит за нами.

Потому что Родина, как мне кажется, — это далеко не те люди, что находятся в конкретный момент в конкретной кремлёвской башне. Они вообще ничего не значат, если уж совсем начистоту. Родина — цельность, единая во временах. Это как Бог. Ведь не может Бог в 1812 году отличаться от Бога в 2012-м?

Родина тоже иногда одаривает, а иногда наказывает нас. Иногда она благостна, а порой с её попущения к нам приходят мерзость и разор. Но она неизменно оставляет нам свободу выбора — быть достойным её или быть недостойным.

«Я никому ничего не должен» — тоже выбор. Но это позиция камня: он упал и лежит. Если приподнять — под ним сыро и затхло, и скорей-скорей забирается в землю, шевеля волосатыми щупальцами, какая-то осклизлая нечисть.

Если забыть и отринуть эти слова, здравомыслящим человеком, не желающим видеть свою страну идущей ко дну, в нужный момент непременно будет сделан правильный выбор.

Да.

Ну и потом, полноте вам — настали такие времена, что нормальная человеческая позиция уже не требует от человека самоотречения первых христиан.

Чего мы боимся-то?

Не стоит недооценивать себя. Не стоит переоценивать возможности государства.

Оно само всего боится.

Оно само держится за воздух.

У него никого, кроме полиции, нет, с ним никто не дружит за так. Только за деньги.

Полиция — тоже страшно, но, право слово, у нас не расстреливают за политические взгляды в темницах по одному и на стадионах целыми стадионами.