Летом сорок второго - [64]

Из хаты под горой, переделанной в караульное помещение, шел ход сообщения. Он перечеркивал весь склон и вел на макушку горы, в траншеи итальянцев. Отец и сын застали вражеские окопы в том виде, как их бросили оккупанты. Полы землянок усеивал ковер винтовочных гильз, пустых консервных банок, рваного тряпья.

Стены окопов, прорытые в меловой крейде, несли отпечаток долгих фронтовых будней. Подолгу скучая в караулах, итальянские солдаты процарапывали штыками на гладких белых стенках короткие послания, номера подразделений, свои имена и имена близких, надеясь, что если не они сами, так эти короткие строки сохранят память об их полугодовом пребывании на русской земле. «Окопное творчество» в виде пальм, тропических животных и восходящего из моря солнца, выведенные искусной рукой бывшего деревенского лудильщика на стенках котелков, фляжек и алюминиевых кружек. По некоторым можно было проследить весь боевой путь их прежних владельцев: Albania – 1939, Grecie – 1940, Ucraina, Donbass – 1941, Russia, Don – 1942.

На обшитых досками стенах висели открытки с изображениями Мадонны, ангелков и елок. От них еще веяло теплом далеких альпийских жилищ, а оборотные стороны открыток, исписанные незнакомыми буквами, несли в себе заботу и нежность, домашние приветы и рождественские поздравления. Кое-где попадались забавные карикатуры из рутинной солдатской жизни: солдат в карауле, кутающийся в тонкую шинелишку, а над его головой – облако – мечты альпийца, в которых парил шикарно накрытый стол, длинноволосая красавица с оголенной грудью, покинутая в далекой Италии.

Водосточные трубы, снятые с сельских домов, были прилажены к нехитрым печуркам в виде дымоходов, а принесенные из Белогорья калитки служили перекрытиями блиндажей.

Александр Иванович с сыном, не отставая от других жителей Белогорья, тоже тащили стройматериалы из окопов, не особо задумываясь, какому дому раньше принадлежала та или иная доска – своему или соседскому.

Дело их спорилось, но на третий день Виктора вызвали в военкомат. Сразу после освобождения района молодежь вооружалась трофейным оружием и вступала в истребительные отряды. Однако через несколько дней его вернули, объяснив, что это временно – отпустили на восстановление района.

В один из дней мужиков пришла навестить Ольга. Перекрестившись в калитке, едва вымолвила:

– Вернулись на свой корень…

Хозяйка прошла к заметенному снегом пепелищу, где раньше стояла хата, опустилась на колени против бывшего крыльца, сняла с шеи ключ на шнурке и с рыданием опустила на крылечный бугор, как на могильный холм. Недолго поплакав, Ольга перешла к уцелевшему сараю, прижалась щекой к его холодной мазаной стене, и не было в ту минуту для нее теплее крова.

Тамара носила мужикам из Андреевки еду и каждый день боялась этих своих походов. Все началось в тот день, когда на пути ей встретилась колонна изнуренных военнопленных. Тамара наблюдала за ними издали, не решаясь обогнать. Внезапно в прозрачном морозном воздухе прогремел выстрел – пристрелили уставшего, не способного к маршу пленного.

Постояв немного, девушка двинулась дальше. Подойдя ближе, Тамара увидела высунутую из сугроба голову, недостреленный оказался живучим. Ей пришлось давать огромный крюк по нехоженому глубокому снегу, обходя раненого чужеземца. На обратном пути она испугалась громадной черной тени, глыбой выраставшей из снега, и лишь через время Тамара вспомнила, что видела трактор по пути к Белогорью. Это был он, превращенный вечерними сумерками в страшного темного зверя.

Однажды Тамаре удалось уговорить деда Игната пойти в Белогорье с нею. В этот раз они нашли труп советского воина. На краю села, в самом начале Зеленого переулка, он едва виднелся из наметенного сугроба. Дед Игнат разгреб снег и полез к нему в гимнастерку. Достав красноармейскую книжку со слипшимися от влаги листами, он протянул ее Тамаре. Чернила в документе расплылись, и Тамара лишь смогла прочесть, что книжка выдана Криворожским военкоматом. Пока девушка кормила отца и брата, дед Игнат отнес находку в райисполком.

На пути к Андреевке им попалось два трупа. Ярко-алые кляксы бросились в глаза. Лишь на снегу кровь не способна блекнуть. На закоченевших телах из одежды были только вязаные манжеты. Лица трупов застыли в гримасах, а рты растянул жестокий оскал. Постучав палкой по золотым коронкам одного из них, дед Игнат укоризненно проворчал:

– Лежите? Знают ли в ваших семьях, где вы лежите?

Тамара взглянула на падавшее за снежные холмы яркое зимнее солнце, на кружащие над дорогой стаи ворон, своим полетом обозначающие, где еще на дороге им встретятся окоченевшие трупы, дернула деда Игната за рукав:

– Пошли, дедушка, скоро стемнеет.

– Идем-идем, дочка, – отозвался старик, – ноне волков разведется – тьма. Эк им раздолье, кормежки от пуза и охотников нет – всех на войну забрали.

На багровом от заходящего солнца снегу вид-нелся то лисий, то когтистый волчий след. Из снега торчал уголок принесенного ветрами объявления:

«Предлагается хозяевам и квартиронанимателям скалывать лед и чистить снег с тротуаров. За неисполнение строгая кара».