Лето второго шанса - [100]

Теперь я плакала, не пытаясь сдерживаться, и вдруг почувствовала, что меня кто-то тянет к себе, – я не заметила, как мама оказалась рядом, – чтобы обнять.

Она не сказала мне, что все наладится и будет хорошо. Тогда я поняла, что отныне вся наша жизнь изменилась, что сегодняшний день разделил ее на «до» и «после».

И тогда я просто позволила себе плакать у нее на плече, а она крепко обняла меня, тем самым давая понять, что я не одна.

Глава 37

Похороны состоялись через три дня. Выдался ясный день, что, как мне казалось, было неправильно. Я надеялась, что будет дождь. Накануне вечером похолодало и тучи заволокли небо и я сидела на ступеньках парадного крыльца с псом, пока у меня не замерзли ноги.

Я не могла привыкнуть к пустоте, воцарившейся в доме. Никто из нас не знал, чем себя занять. Уоррен впервые на моей памяти был не в состоянии читать и проводил день за днем на теннисном корте, лупил что было сил мячом по стенке и возвращался домой усталый и опустошенный. Дедушка вырезал по дереву и совершал долгие прогулки вместе с псом, а когда возвращался, его нос был красным. Джелси с того утра не хотела оставаться одна, поэтому мы много времени проводили вместе. Мы пока не говорили о том, что случилось, но оттого, что она находилась в комнате, мне почему-то было легче. Возможно, это доказывало, что я прохожу через все это не одна. Организацией всего занималась мама – службой, гробом, цветами, – у нее это получалось лучше, чем у любого из нас. Но в тот день я вышла и увидела ее сидящей на крыльце с мокрыми после душа волосами. Она плакала. Мне хотелось отвернуться и не смотреть, но я заставила себя сесть рядом. Мы не говорили, но я взяла из ее рук расческу и стала расчесывать ей волосы. Закончив, я пустила волосы, оставшиеся на расческе, по ветру, и мама перестала плакать. Некоторое время мы сидели плечом к плечу и молчали.

Крошечная церковь Лейк-Финикса был полна народа. Мы собирались устроить поминальную службу в Коннектикуте, поэтому я не ожидала, что здесь будет так тесно. Стоя у передней скамьи в черном – бывшем мамином – платье, я смотрела на поток людей, пришедших проститься с отцом. Среди них были Венди, Фред, Джиллиан и Дейв Хенсон, продавший нам столько лакрицы, Люси с матерью, Анджела из закусочной, Гарднеры и даже причесанный по такому случаю Лиланд.

Священник не выказал восторга по поводу музыки, подобранной нами для панихиды – оперных арий и песен Джексона Брауна. Но мне казалось, что именно такое музыкальное сопровождение одобрил бы отец. Не по душе было священнику и присутствие в церкви пса, но дедушка сообщил, что Мерфи его служебная собака, и разрешение было получено. В итоге пес совершенно неподвижно лежал у ног дедушки под скамьей.

В первом ряду сидела семья: Джелси в моем старом черном платье, Уоррен в костюме, в котором выглядел почему-то моложе, дедушка в военно-морской форме – возможно, поэтому-то священник и не стал с ним спорить из-за Мерфи. Мама сидела рядом со мной, крепко зажав в кулаке один из носовых платков отца. Одно место в нашем ряду оставалось незанятым, как будто к нам вот-вот присоединится отец, который просто немного запаздывает, паркуя на стоянке машину. Я никак не могла свыкнуться с мыслью, что окруженная цветами неподвижная фигура в гробу перед нами – он.

Священник дал знак маме, и служба началась. Я пропускала слова мимо ушей, не вникая в их смысл, не желая слышать о прахе и пыли, когда речь шла об отце. Священник закончил, и слово взял дедушка. Он говорил о том, каким отец был в молодости, как он всегда им гордился. Потом речь произнесла мама, и я перестала сдерживаться и заплакала. Уоррен говорил недолго, просто прочел стихотворение Элиота, которое любил отец.

Я не собиралась ничего говорить, никак не готовилась, но, когда Уоррен вернулся на свое место, поднялась на ноги и подошла к кафедре.

Оглядев собравшихся, в задних рядах я увидела Дэви и Генри в костюме. Он ободряюще смотрел на меня, поддерживая во мне уверенность, необходимую, чтобы начать.

Я посмотрела на собравшихся и поняла, что не паникую – ладони не вспотели, я не пытаюсь судорожно подобрать слова, а собираюсь просто говорить правду.

– Я всегда любила отца, – сказала я более уверенно, чем сама того ожидала. – Но по-настоящему узнала его этим летом и поняла, что все время он меня чему-нибудь учил. – Я глубоко вздохнула, но не оттого, что нервничала, а потому, что чувствовала, как к глазам подступают слезы, и хотела совладать с ними. – Например, он учил нас важности каламбуров. – Собравшиеся при этом засмеялись, и я немного расслабилась. – И что при каждом удобном случае надо есть мороженое, даже если скоро ужин, – я с трудом вдохнула. – Но самый важный урок этим летом он преподал мне о мужестве. Достаточно вспомнить, что ему предстояло и как смело он смотрел в лицо будущему. Он был настолько смел, что признавал свой страх. – Я утерла лицо ладонью, судорожно вздохнула и попыталась закончить свою речь. – Я просто рада, что мне удалось провести это время с ним. – У меня перехватило дыхание, и лица собравшихся расплылись у меня перед глазами. – Даже если этого времени было недостаточно, – закончила я, – или его было совсем мало.