Лето Виктора Цоя - [37]
– Что, бывший спортсмен?
– Спортсмен. Бегун.
– Ну, здесь бегать не советую, – последовал очевидный шуточный совет, – пристрелят на бегу.
Но я даже не улыбнулся, улыбка вообще в тюрьме противопоказана. На курорте, что ли?
После осмотра я отправился за вертухаем на помывку в баню, где получил кусок коричневого хозяйственного мыла, а все вещи я положил на тележку, которая повезла их «на прожарку». Сама душевая, где меня заперли, показалась адом, настолько непроглядным и горячим был окружающий меня пар. Какой-то необъяснимый ужас стал подкрадываться изнутри, я старался на ощупь обнаружить кран с холодной водой, водил руками по выщербленному горячему кафелю, но напрасно. Забарабанил в дверь. Когда ее открыли со словами «не успел сесть, уже буянишь», пар слегка рассеялся, и я увидел лейку с холодной водой. Ух, хорошо! И тут же грустно усмехнулся – ничего хорошего! Из душа я вышел через дверь с другой стороны, теплые вещи после прожарки уже поджидали меня. Мне выдали матрасовку – еще недавно я и слова-то такого не знал (и сейчас компьютер подчеркивает его красным, словно ошибочное), – куда я запихнул матрас, подушку с комками какой-то дряни под сероватой наволочкой, черенок ложки и алюминиевую чашку. И отправился в камеру на втором этаже, где уже сидел один человек.
Честно говоря, меня никогда особо не интересовали милицейские романы и фильмы о буднях наших доблестных органов, а то я бы наверняка знал, что в камерах существуют «подсадные утки». В исключительных случаях эту роль могут играть милиционеры, а обычно – те же заключенные, просто морально неустойчивые. В зонах и тюрьмах их обычно вербует зам. начальника по оперативной работе, а сама оперативная работа по своей сути прежде всего и есть агентурная. Практически любого заключенного однажды вызывают и начинают расспрашивать о вопросах, далеких от сути совершенного преступления: есть ли жалобы, не притесняют ли, какие просьбы, проблемы. Если человек словоохотлив и легко идет на контакт, ему и предлагают поработать стукачом. Работа эта опасная, прознают – и изувечить могут, но приносит и определенные дивиденды. А именно: чаще разрешают передачи и свидания, могут отправить в зону ни к черту на кулички, а куда-нибудь поближе. Могут и в тюрьме в качестве хозобслуги оставить. Теоретически могут оставить даже с усиленным режимом наказания, который я в итоге получил, но уже за особые заслуги. На тюремном жаргоне есть термин «западло». Так вот, мне представлялось «западло» оказывать услуги доносительного характера по чисто человеческим понятиям, которыми я всегда стараюсь руководствоваться. И работать на хозработах – варить баланду или даже книги в библиотеке выдавать – тоже совсем не хотелось… Гнусь какая-то.
В общем, первым встреченным мною стукачом оказался мой первый сокамерник Коля. Времени было 6 утра, когда я вошел в камеру и постелился, и сразу началось активное знакомство: кто, откуда, за что сидишь. В 8 утра открылась кормушка и дали мерзкую кашу и кусок мокроватого хлеба.
Голод взял свое, и я впервые попробовал тюремную пищу. От одиночества и внутреннего раздрая я весь день проговорил с Коляном и только вечером мне пришло в голову, что уж больно подозрительный этот тип, все чего-то выпытывает, и надо бы откровенничать поосторожнее. На следующее утро моя настороженность проявилась в глухом молчании, и сосед начал рассказывать о себе. Мол, сидит за хозпреступления: в сговоре с бухгалтером уводил налево часть стройматериалов, это его вторая ходка, так что и срок светит немалый. Я поддакивал и кивал головой, хотя этим байкам не особо верил. В ответ сам начал рассказывать, но уже полностью вымышленную историю моего незаконного бизнеса, называл всех чужими именами, придумал некоего типа, якобы моего главного компаньона. Придумал и подробно описал: рост, возраст, имя. На пятый день меня вызвали на допрос, и уж не знаю, то ли следователь такой дурак, но я сразу понял, что все сказанное Коле ему известно. Впрочем, столь густую кашу из полуправды и вымысла было сложно переварить и привязать к делу. Когда я вернулся в камеру, Колю оттуда уже забрали. Но одиночество длилось недолго, вскоре пришел другой тип, весь в наколках, и снова затеял близкое знакомство, начал искать путь в мою душу. Доверия он внушал не больше прежнего, и я, уже будучи ученым, осторожничал и еще более заливал. На следующий день вызвали его, потом сразу меня. Следователям ведь неохота по несколько раз в тюрьму приходить, вот и стараются отработать в один прием: пообщались с подсадным, покурили-пообедали, потом допросили подозреваемого. Я сходу поинтересовался, почему передачу не позволяют принести…
– А потому, что ты нам ничего не рассказываешь. Сам таишься и преступных партнеров выгораживаешь.
– Как это не рассказываю? Что знаю – все честно…
– Ну, какова честность, таково и наше отношение.
Ко второму или третьему допросу я выяснил, что меня сдал один «надежный» приятель, у кого я хранил валюту, золотые монеты, коробки с мотками мохера и иные дефицитные товары из «Березки».
Студент первого курса, совсем еще молодой парень, при своем задержании вначале он демонстрировал мальчишеский патриотизм, не сразу выдав истинного владельца имущества, то есть меня. Мол, зовут Юрой, фамилии не знает, чем занимаюсь – тоже. А слегка поднажали – схематично нарисовал, где я живу. Еще немного постращали – вспомнил фамилию.
Знаменитый музыкальный продюсер Юрий Айзеншпис рассказывает, как с его легкой руки на музыкальном небосклоне России ярко засияла звезда Виктора Цоя и многих других легенд авторской песни и рок-музыкантов. Айзеншписа по праву называют пионером отечественной шоу-индустрии. Его фамилия переводится как «железный стержень». Этот стержень помог ему создать первую рок-группу в СССР в условиях фактического запрета рока, а также пройти почти через 18 лет тюрем и лагерей и не сломаться.О безвременно ушедшем из жизни Юрии Айзеншписе говорили, что он может «раскрутить» даже медведя, сделав его эстрадной звездой.
Знаменитый музыкальный продюсер Юрий Айзеншпис рассказывает о своей жизни в Советском Союзе. Первый в России продюсер в начале своей биографии занимался фарцовкой. Спустя несколько лет с его легкой руки на музыкальном небосклоне России ярко засияла звезда Виктора Цоя и многих других легенд авторской песни и рок-музыкантов первой волны.Его фамилия переводится как «железный стержень». Этот стержень помог ему создать первую рок-группу в СССР в условиях фактического запрета рока, а также пройти почти через 18 лет тюрем и лагерей и не сломаться.
Рассказ о жизни и делах молодежи Русского Зарубежья в Европе в годы Второй мировой войны, а также накануне войны и после нее: личные воспоминания, подкрепленные множеством документальных ссылок. Книга интересна историкам молодежных движений, особенно русского скаутизма-разведчества и Народно-Трудового Союза, историкам Русского Зарубежья, историкам Второй мировой войны, а также широкому кругу читателей, желающих узнать, чем жила русская молодежь по другую сторону фронта войны 1941-1945 гг. Издано при участии Posev-Frankfurt/Main.
ОТ АВТОРА Мои дорогие читатели, особенно театральная молодежь! Эта книга о безымянных тружениках русской сцены, русского театра, о которых история не сохранила ни статей, ни исследований, ни мемуаров. А разве сражения выигрываются только генералами. Простые люди, скромные солдаты от театра, подготовили и осуществили величайший триумф русского театра. Нет, не напрасен был их труд, небесследно прошла их жизнь. Не должны быть забыты их образы, их имена. В темном царстве губернских и уездных городов дореволюционной России они несли народу свет правды, свет надежды.
В истории русской и мировой культуры есть период, длившийся более тридцати лет, который принято называть «эпохой Дягилева». Такого признания наш соотечественник удостоился за беззаветное служение искусству. Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) был одним из самых ярких и влиятельных деятелей русского Серебряного века — редактором журнала «Мир Искусства», организатором многочисленных художественных выставок в России и Западной Европе, в том числе грандиозной Таврической выставки русских портретов в Санкт-Петербурге (1905) и Выставки русского искусства в Париже (1906), организатором Русских сезонов за границей и основателем легендарной труппы «Русские балеты».
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.