Перед ним лежала отборная, может быть лучшая из всего огромного лагерного обеда, диетическая порция. Но Захар был уже сыт. Да и не лезла в горло эта доставшаяся неправдой еда.
Отпил немного компоту, поставил стакан обратно на поднос… Дела! Полежал минут десять, вдыхая запахи остывающего супа и паровых котлет.
Скоро уже должна была прийти поварихина помощница.
И тут Захар испугался — сообразил: если еда останется, все подумают, что он тяжело болен, и начнут его усиленно жалеть, обследовать, осматривать… и узнают обман!
Но есть Захар не мог.
И тогда он вскочил, схватил поднос, оттащил его в уборную, которая действительно была тут же, за дверью. Вывалил все, что было на тарелках, прямо в унитаз и спустил воду.
И сделалось ему… даже не стыдно за себя, а как-то гадко.
Он был не такой уж взрослый человек, этот Захар, и не умел думать разными отвлеченными словами. Он только чувствовал, что на душе у него гадко, что он не может ни заплакать, ни пошевелиться. И его, наверное, сейчас вырвет — так ему было противно.
Тихо вошла поварихина помощница, тихо взяла поднос и тихо вышла. Видно, решила, что Захар спит после вкусного обеда.
И все-таки Захар кое-что понял. Раньше все неприятности заключались для него в «узнают, не узнают». Теперь обнаружилось, что бывают и куда более жестокие муки — перед самим собой. И даже лучше было бы, если б узнали, если б влепили как следует…
Но никто ничего не знал, и от этого Захару было еще горше.
И наконец он понял (опять не словами, а там где-то, внутри себя), что дело, которое они затеяли с Жекой, — позорное дело. И надо немедленно его прекращать.
Тотчас в голове его родился неожиданный и дерзкий план. Правда, он подставлял себя под неминуемый удар. Но это было даже лучше — рассчитаться с самим собой.
Он вышел из лазарета — человек-невидимка, а вернее, человек, который никому не интересен. Шаги его были решительные, даже слишком решительные, и вместе с тем какие-то хрупкие.
В распахнутом окне Замка покаяния сидела Аня, старшая пионервожатая. Уж лучше бы начальник! Аня, со своей особой четкостью и подтянутостью, никогда не простит Захару то, что он собирался сейчас совершить.
Захар всунулся в окно, для большей верности отдал пионерский салют и сказал:
— Аня, вас зовет Олег Семенович… Он на футбольном поле, на стадионе. — Про стадион Захар наврал, чтоб услать Аню подальше.
Вожатая подняла глаза от какой-то бумаги, посмотрела на Захара… внимательно так… потом улыбнулась:
— Спасибо.
Встала и ушла.
— Давай вылезай по-быстрому! — сказал Захар.
И сейчас же из шкафа вылез, почти что выпал, Жека. Он готов был расцеловать своего адъютанта:
— Ну, Захарище! Даешь стране угля! — И на предельной скорости бросился к уборной, крикнув: — За мной!
И тут Захар обнаружил в себе неожиданную перемену. Жека перестал быть его кумиром. Он был просто узкоплечим Женькой Тараном, который, сам не зная чего, смотрит на всех искоса и который сейчас довольно-таки позорно бежал в уборную, чтобы не наделать в штаны.
Захар постоял еще минуту, но потом все же пошел за Жекой: надо было как-то закончить это дело.
Когда он подошел, Жека уже вылез на свет божий, и лицо его изображало мир и счастье. Он уже почти забыл о подвиге Захара.
— Э! Ну ты чего там плетешься?
— Я ухожу на тихий час. Все!
Несколько секунд они смотрели друг на друга.
У Жеки тоже было не так уж много слов для обозначения всяких оттенков чувств. Но он многое понял, глядя в захаровские глаза, и обо многом догадался. Ему бы сказать что-нибудь человеческое — из того, что чувствовала его душа. Но вместо этого язык Жекин замолотил обычное и надоевшее:
— Чего, забэкал?
— Не забэкал и не замэкал, понятно? Не буду больше с тобой… предательничать!
Жека буквально обалдел от такого поворота событий. И поэтому ему опять некогда было думать, он выкрикивал готовые, сто раз произносимые фразы:
— А по рылу хочешь?
— Хочу, — неожиданно ответил Захар.
И тут они оба впервые увидели, что Захар и повыше, и поплечистее. И замолчали перед этим открытием.
— Ладно, шлепай отсюда, трус! — крикнул Жека.
Но вместо этого «пошлепал» сам. И таким образом получалось, что он-то и есть трус. Отойдя на несколько шагов, Жека сообразил все это. Но было уже поздно!
И все-таки Жека Таран был человеком с очень неплохими задатками разведчика. А главное достоинство таких людей — из любой критической ситуации выходить с наименьшими потерями. Вот и сейчас он понял, что должен как можно скорее мчаться в лазарет. А потом… а потом что-нибудь придумаем!
«Предатель, гад, предатель несчастный…» — так он клял своего адъютанта, лежа в ненавистной больничной кровати. Эх, с каким удовольствием он рассчитался бы с этим Захаром по законам военного времени!
Хотя где-то в глубине совести Жека чувствовал, из-за чего Захар бросил его. Еще удача, что этот тип не успел спросить, какие такие секреты узнал Жека, сидя в «шкафандре»… Во-первых, ничего не понял, а во-вторых… люди говорят про сметы, планы, дневники — какое твоё-то дело!
Даже самому стало странно: зачем он там сидел?.. Как девчонка… Есть такие выдры с прилизанными прическами. Станет за уголком и подслушивает. И улыбается тоненькими губами. Все надеется: может, чего узнаю, а потом буду ходить с прищуренными глазами и хихикать тому человеку в лицо. Настоящая выдра!
